Великий Тёс - Олег Слободчиков

— Мартынка — со мной! — приказал Похабов. — Остальным быть в избе. Схватятся за луки, дадите залп!

Опоясавшись саблей, Иван вышел навстречу всадникам. Те остановили коней с заиндевелыми мордами. Собаки смущенно вертелись среди людей и лошадей, не зная, на кого лаять. Братский мужик в овчинном тулупе и лисьей шапке сказал по-тунгусски:

— Бояркан ждет! Его люди варят мясо.

Кони в поводу были под седлами. Привели их явно для гостей. Похабов, не приметив опасности, велел защипнуть фитили, приторочить к седлам мешки с хлебом, ружья и одеяла. Взялся за уздечку коня, тот боязливо отпрянул, захрапел, перебирал копытами на одном месте и подергивал шкурой на боках.

Пять молодцов, не слезая с лошадей, насмешливо наблюдали, как казаки садились в седла. Двое вчерашних мужиков с чувством исполненного долга расседлали и отпустили своих лошадок, ушли в жилье.

Попрощаться с гостями вышел старик. Он по-хозяйски приставил нарты к стене, полозьями на солнце. Перед уходом Иван одарил его бисером.

Когда солнце поднялось на полуденную высоту и покатилось к ночи, всадники увидели селение из трех рубленых юрт и полудюжины войлочных. Всередине стояла просторная белая юрта князца. Ее стены до половины были забросаны снегом. У входа понуро перебирали копытами три коня под седлами. Неподалеку горел костер, остро пахло паленой шерстью.

Гостям указали на ветхую избенку из почерневшего, иссохшего леса. Из вытяжного отверстия в плоской крыше курился дым. Иван соскочил с коня, затоптался на месте, разминая затекшие, отвыкшие от верховой езды ноги, откинул войлочный полог указанного ему гэра. Из него вышла пожилая женщина в шубе. Жилье было пустым.

— Приехали! — окликнул казаков. — Сидите здесь, при оружии. Мы с Мартынкой пойдем ко князцу. Если что — пороху не жалеть!

К отряду приковылял немногословный балаганец в тулупе и лисьей шапке.

— Хубун ждет! — сказал коротко.

— Ну, Господи, благослови! — перекрестился на восход Иван Похабов, кивнул толмачу, поправил кушак, ощупал нож за голяшкой ичига.

Он вошел в белую юрту первым. Жарко горел очаг. Под кровом было тепло. Вдоль решетчатых стен ровными стопками лежали меховые одеяла. На них сидели три старика с длинными белыми пучками волос на подбородках. Рядом с князцом важно восседал шаман с бубном. Он был в легкой шубе, обшитой хвостами белок, соболей, горностаев, других животных. На голове — причудливого вида остроконечная шапка с ушами зверей.

У огня лицом к гостям сидел Бояркан. И он, и Иван впились глазами друг в друга, будто выпытывали, у кого что на уме. Много лет не виделись, а последняя встреча была короткой и недружественной.

Бояркан поседел. Опали пухлые щеки, по ним шрамами пролегли морщины. Опустились широкие плечи. Из-под халата подушкой выпячивал опоясанный живот. Личина на золотой бляхе шебалташа выглядела теперь много моложе, а то и вовсе не походила на голову нынешнего князца. Как показалось Ивану, глаза Бояркана оглядывали его грустно и устало. Наверное, князец тоже находил перемены в казаке.

За спиной Ивана послышался принужденный кашель Мартынки. Он и сам почувствовал, как от затянувшегося молчания напряглись у входа молодцы с саблями. К общему облегчению, Бояркан поднялся с подушек, слегка поклонился на закат и спросил:

— Ну, как здоровье царя? Не болеют ли жена и дети? Плодится ли скот?

Иван понял сказанное без толмача. Поклонился князцу, заговорил о царе просто, будто о Федьке, оставшемся в гэре:

— Жив и здоров, слава богу! Вся родня здравствует и тебе передает свои добрые пожелания!

— Не сердится ли царь, что мы сожгли его острог и убили его людей? — со скрытой насмешкой спросил Бояркан, и узкие глаза его хищно блеснули.

Пропустив мимо ушей насмешку, сын боярский стал отвечать обстоятельно, пересказывая жалованное государево слово:

— Царь наш милостив! За сожженный острог и убитых людей велел тебя казнить. Но казнить с милостью: если дашь новую присягу и ясак, то простить. Ты ведь доброй волей пошел под его руку.

Бояркан опустился на покрытые шелком пуховые подушки. Кивнул, приглашая Ивана с толмачом садиться против него.

— Только сильный человек бывает добрым и умеет прощать! — сказал, щуря глаз и пошевеливая усами. — Когда слабый говорит, что забыл обиду, — лжет. Слабые быстро забывают добро, но зла и обид не забывают никогда. Бывает, всю жизнь ждут, чтобы отмстить, детям своим, внукам внушают ненависть и предательство.

Иван с толмачом слушали многословные речи князца, склонив головы. Думали, к чему он об этом говорит, на что намекает?

— Если бы Белый царь защищал нас, как обещал, мы бы давали ему ясак исправно. Но казаки нас грабили и дрались между собой. Какой это царь, если среди своих дайша не может навести порядок? — Бояркан усмехнулся, пристально глядя на Ивана.

— Мы не без греха! — ответил тот почтительно. — А царь далеко. Пока весть до него дойдет — год проходит. А того атамана, что вас грабил, он казнил смертью.

Бояркан вскинул удивленный взгляд. Снова опустил голову и заговорил с раздражением:

— Наш скот воруют икирежи, эхириты и даже соболятники, мунгальские кыштымы. Казаки с верховий Зулхэ, которых призвали к себе тунгусы, воюют и воюют. На Осе казаки грабят бурят всех родов, ловят людей на выкуп. Пока эти новости дойдут до Белого царя, сделается большая война и прольется много крови. Построй острог рядом с моей степью, — прищурил на Ивана без того узкие глаза. — Делай, как обещал царь, и я буду давать ясак каждый год.

Но мы не такие слабые, чтобы давать заложников. Аманатов не дам, — сказал твердо, но без угрозы.

— Аманаты в Братском остроге хорошо живут! — стал мягко уговаривать его Похабов. — Лучше, чем казаки. Им харч обильный, две чарки вина каждый день.

— Не дам! — твердо повторил Бояркан.

Вошли женщины в легких шубах. Расстелили крашеные кожи и войлочные ковры, поставили на них поднос с белоглазой бараньей головой. Ее вареные губы кривились язвительно и плутовато. Затем были выставлены блюдо с парящим мясом, плошки с творогом, чашки с кислым молоком.

Входить в дом князца, садиться за его стол надо было с подарком. Иван ждал подходящего случая. Бояркан напомнил об этом, насмешливо оглядывая вареную баранью голову:

— Что прислал мне царь?

Похабов достал из-под полы кафтана отрез вишневого сукна, высоко ценившегося среди братских народов.

— Сарь зэмхэлхэ!86 — почтительно заговорили за спиной князца.

Бояркан скосил глаза на сукно, судя по лицу, остался им доволен. Насытившись, он откинул дородное тело на подушки, стал цыкать мясом, застрявшим в зубах. Нужного разговора не получалось: призраком маячило между ним и сыном боярским тело Куржума с застрявшей в стремени ногой. Печально свесив голову, Иван первым напомнил о нем.