Пуд соли, или 12 Шагов в «Северном сиянии» - Рафаэль Азизов

дела в виде солидной солонки с веществом, припрятанной на чёрный день потому как в этот раз он стартанул в побег прямо с вечернего перекура решив преодолеть с наскоку более чем двухметровый забор из профнастила в аккурат за сортиром. Но физическая форма спортсмена ещё оставляла желать лучшего, и он чудом не отрубил себе детородный орган об острою кромку металлического листа.

Повинуясь зову соли в своей голове не взирая на полученное ранение заветной части тела и порезы рук мужественный «солевик» ушёл от погони и выйдя поутру на дорогу по-домашнему в сланцах и шортах принялся голосовать чтобы добраться хотя бы до райцентра. Его подобрал проезжавший мимо добрый самаритянин, оказавшийся работником местных правоохранительных органов, сразу сообразившим откуда потерялся столь колоритный утренний турист. Когда Карлыч допёр что его везут обратно в Центр то попытался оказать сопротивление и потерпел просто сокрушительное фиаско ещё и лишившись акрилового моста на передних зубах. Вот поэтому то он и отмалчивался, не желая зиять просветом в штакетнике.

Булка на следующий день вернулась в город, а Доктор остался дожидаться приезда Вождя чтобы вернуться обратно уже с ним. Док ходил каждый день в гости на Тортугу где тоже повидал нескольких знакомых ребят и душевно почифирил с тамошним Консулом Гудком. Гудок, уже успевший изрядно потравиться с момента их расставанья и чуть было не потерявший руку после неудачной инъекции, находился в деревне почти год и как обычно рассказывал, что в этот раз у него уже точно всё будет по-другому. Консул Второго дома Вмазур, заглянувший к ним на глоточек чернил, в лучших своих традициях, выхватил тревогу и потом ещё долго не мог успокоиться.

Главный герой смотрел на реабилитян и сравнивая с картинками из своей памяти раздваивался. С одной стороны, всё вроде было по-прежнему: Вмазур на тревоге, Гудок на рассказе, Вава в нетерпеливом ожидании конца смены. А с другой стороны и пацаны говорили и ему самому это сразу показалось, что некогда суровое заведение больше походило на пионерский лагерь для великовозрастных подростков. Смягчение режима было связано прежде всего с изменением контингента. «Домашние ширики» из «поколения Пепси» не задумываясь охотно терпилили и писали заявы на устроителей подобных заведений и поэтому организаторы вынуждены были проявлять лояльность и осторожность чтобы самим не заехать надолго, но уже на государеву похлёбку.

Как и говорил Доктору когда-то Глеб в его голове произошла глобальная переоценка всего произошедшего с ним. Всё плохое связанное с реабилитацией или отошло на задворки памяти или вообще покинуло её напрочь. Сейчас по прошествии столь значительного времени те давние переживания, казавшиеся когда-то время важными и судьбоносными, выглядели смехотворными и ничтожными. Сюжеты, казавшиеся тогда трагедией, вспоминались исключительно с ностальгией и преимущественно в юмористическом свете. И даже Гробовщик волонтёривший на Втором доме уже казался вполне своим и нормальным пацаном.

Сбывались и прогнозы Глеба относительно статистики рецидивов и смертности среди его пациентов. Он не раз и не два на лекциях выдёргивал срывников к доске показывая новичкам реабилитационного движения суровую реальность ведь вернувшихся в употребление было всегда больше половины от общего количества. Из тех двух – трёх сотен ребят с которыми ему довелось здесь пересечься, и кто не исчез из его поля видимости не более пары десятков поддерживали трезвый образ жизни. Многие пытались контролировать употребление либо употреблять «безобидные», по их мнению, для них вещества, как например алкоголь или конопля. Кто-то мыкался по Центрам и лечебницам. А вот Томский, Бек и Полторашка не справились с контролем и больше им действительно было нечем помочь – они покоились с миром…

Почтенный дядя Витя буханув в городе вернулся в деревню и жил как на поселении в бывшем доме бабы Раи. Док на свою голову заглянул к старому ворчуну и тот полчаса изливал ему душу «вцепившись в свободное ухо». Дед «прополоскал кости» всем ключевым персонажам «Северного сияния», посетовал на то, как его здесь всё достало и как он хочет выпить. Доктор слушал своего старшего товарища и прекрасно понимал, что на седьмом десятке лет что-то кардинально менять в своём жизненном укладе могут заставить только обстоятельства непреодолимой силы типа рака или инсульта. У Деда на руках была карточка с пенсией и когда он «опрокинет за воротник» это был лишь вопрос времени…

Доктору очень пришлась по душе история о том, как осыпанный благодатью со стороны Вождя Квакен наплевав на отношение отблагодарил своего благодетеля за заботу и вещевые подарки сбежав из деревни вместе с молодой местной жительницей втеревшись ей в доверие. Пацаны показали видеозапись хита местной художественной самодеятельности посвящённому этому знаменательному событию в исполнении Мурзика и Инженера под названием «Кваги больше нет!». После исхода из деревни ключевых персонажей вроде Евси, Гембы, Доктора, Узла, Пины сдерживающих животное начало истукана в край потерявший чувство меры верзила был настолько ненавистен всем реабилитянам что припев шлягера, совпадающий с названием, пели дружно хором все три дома. Так же до «Северного сияния» докатился слушок, что Кракен разбежался со своей новой подружкой, «слетел»388 и вернулся к своему обычному промыслу бегая по своему родному посёлку и снова бомбя бомжей и беззащитных алкашей в поисках халявной синьки. Но это никого не расстраивало.

По утрам главный герой сидел на лавочке, пил кофе, смотрел на суетящихся выздоравливающих реабилитян и размышлял о былом собственном времени, проведённом здесь и об итогах этого приключения. Главное – он был живой, относительно здоровый для своего возраста, при бабле, при доме, при некоей уверенности в завтрашнем дне. Например, уже откинувшиеся его соседи по казарме Боцман после четырёх лет проведённых в деревне и Юлик после двух возмущённо подсчитывали затраты родителей на их содержание здесь и мысленно конвертировали полученные круглые суммы в престижные импортные автомобили подпитывая тем самым свои обиды. Господь освободил Доктора от подобного проявления, пожалуй, не Зависимости, а скорей идиотизма и он даже не открывал папку с отчётом по всем его расходам за время, проведённое в неволе, которую кропотливо вела его мать профессиональный экономист.

Мудрый человек прекрасно понимал, что числа в этой папке ему совершенно не понравятся, что без этих расходов его бы возможно уже не было в живых, что родителям ничего не оставалось делать как обратиться к подобным деятелям за помощью и что в «тэрче»389 он бы истратил гораздо больше. Поэтому он просто поинтересовался о долгах родителей посторонним людям и принял на себя те, которые посчитал необходимым отдать. Юлику по молодости лет он ещё попытался довести свои