Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

* * *

Проклятые ляхи опять показали русским свою подлую рожу!Пришло известие о выборе нового польского короля. Им сделался Стефан Баторий,седмиградский князь. Никому не известное имя вдруг заблистало, затмив иЭрнеста, сына австрийского императора Максимилиана, и короля шведского, иАльфонса, князя моденского, и Федора Иоанновича, и, конечно, его отца, царямосковского.

Годунов испугался, что государя хватит карачун, когда онуслышал о Батории.

– Да ведь теперь Польша признала свою зависимость оттурецкого султана! – воскликнул Иван Васильевич в первую минуту. – ВыбратьБатория – это все равно что поклониться в ножки Селиму! Как можно позволитьтурку настолько обнаглеть, как можно христианам покорно склонить выи преднечестивцами?! Стыд и позор!

Всем было известно, что сразу после бегства Генриха воФранцию султан Селим направил сейму высокомерное послание: если вельможные панывыберут королем принца австрийского Эрнеста, воспитанного в ненависти кОттоманской Порте, или кого-то из русских, столь же люто настроенных противмусульман, то война и кровопролитие неминуемы. Именно Селим назвал имя Батория,присовокупив, что он знаменит разумом и великодушием, принесет стране счастье иславу, будучи верным другом могущественной Порты. По сути дела, турецкий султанпредложил посадить на польский трон заведомого предателя. И шляхтичи, кичливыешляхтичи не устыдились этого предложения: спрятали в карман свой знаменитыйпольский гонор и признали волю страшнейшего из врагов королевства Польского,выкрикнули на королевство Батория.

Когда стало известно об этом выборе, ливонцы прислалигосударю смиренное письмишко: они-де необычайно сожалеют, что выбор не пал намолодого царевича Федора, известного мягкостью и кротостью. Вот в ком Ливония свосторгом видела бы своего властелина!

Упоминание о «мягкости и кротости» младшего сына поверглоИвана Васильевича в новый приступ ярости. Федор частенько напоминал государюмладшего покойного брата, князя Юрия Васильевича, поскольку был слаб как телом,так и разумом. Ни о каком самостоятельном правлении Федора где бы то ни было,даже в пределах его собственной опочивальни, и речи идти не могло! Выставляясына претендентом на польский престол, Иван Васильевич искал одного: расширенияграниц Русского государства. Настоящим правителем был бы он сам! Конечно,ливонцы это понимали – не последние ведь дураки! – и их послание показалосьцарю скрытно-издевательским и изощренно-подленьким. Если он не мог прямо сейчассвести счеты с Баторием, захапавшим то, что Иван Васильевич, проникнутый исконнорусским презрением к ляхам, считал по праву своим, то уж ливонцам он могпоказать их место! А заодно пора было указать на то же место и полякам, ишведам, твердо наступив на их владения на ливонской земле. Время былоблагоприятным: король шведский был занят тем, что, в угоду своей жене ииезуитам, вводил римскую веру в своем государстве, которое противилось этомувсеми силами; Баторий же воевал в Пруссии.

Иван Васильевич спешно строил рать и готовился окончательнорешить судьбу Ливонии.

За хлопотами он снова переселился из Александровой слободы вМоскву, из которой было удобнее выезжать и на Оку, и в Калугу, где собиралисьполки. Годунов тоже бывал в столице редко, мотаясь вслед за государем, какнитка за иголкой; где мог, старался забежать вперед Бельского, однако это плохополучалось. Похоже было, со смертью Бомелия Борис ничего не приобрел, а дажелишился многого. Он-то надеялся продвинуться на ступеньку выше, перехватив товлияние, которое хитромудрый лекарь имел на царя, но жестоко просчитался. Царьзаметно охладел к бывшему любимцу, столь немилосердно разбившему егозаблуждения, и все чаще Борис ломал голову не над тем, как бы возвыситься, –опасался, не рухнуть бы вообще в безвестность!

Порою он с тоскливой усмешкой вспоминал, какие строил расчетына Анхен, как намеревался воспользоваться тем, что новая царица – егоставленница, которая из благодарности будет делать то, что пожелает возвысившийее человек. Черта с два!

Анхен не сомневалась, что своим возвышением она обязанатолько самой себе, и решительно не желала испытывать к Борису даже подобияблагодарности. Смешно сказать, однако с той памятной ночи, ставшей роковой дляАнны Алексеевны Колтовской, они даже ни разу не виделись, хотя прошло уженесколько месяцев. Анхен по-прежнему обитала на царицыной половине и делила сгосударем ложе, однако Годунов никак не мог понять, какие чувства, кромеобыкновенной плотской тяги, привязывают государя к пронырливой рыжухе.Поскольку она была в этом мире одна, как перст, никакая родня ее не могла возникнутьпри дворе, требуя наград и кормлений. Спасибо и на этом! Впрочем, эта девчонкавряд ли стала бы радеть даже и за самого близкого человека, даже за отцародного. Поэтому Годунов постепенно примирялся с мыслями о том, что егограндиозная каверза обернулась семипудовым пшиком, и все чаще обращалзадумчивые взоры в сторону своей сестры Ирины.

Только мысли о ней укрепляли Годунова в уверенности, что егосудьба еще не начала клониться к закату, что солнце его удачи всего лишьзаволокло малым облачком, но вот подует благоприятный ветерок – и снесет этооблачко, и снова засияет Борис Годунов на дворцовом небосклоне, может быть,даже ярче прежнего!

Еще готовя сына своего Федора на польский престол и унылосравнивая его с покойным князем Юрием Васильевичем, государь все чаще вспоминало том влиянии, которое имела на убогого братца его жена. Образ Юлиании святохранился в глубинах царева сердца. Вот если бы отыскать такую же мудрую,терпеливую, преданную супругу для Федора! Может быть, вся жизнь его, весь нравего изменился бы. Жена – сила великая, что бы там ни брюзжали увенчанныеклобуками черноризцы. В ней причудливо сплетены и благо, и пагуба. Это уж какповезет! Вон, царевичу Ивану не везло. Женился вторично на этой, как ее… ИванВасильевич пощелкал пальцами, вспоминая (невестку он видел так редко, что непомнил ни лица ее, ни имени)… ах да, на дочери Петрова-Солового, Прасковье, нои с ней не обрел ни чада, ни покоя, ни счастья. По всему видно, быть Прасковьевскоре постриженной, как и Евдокии Сабуровой, первой жене Иванушки. Но он силеннравом и духом, он выдюжит, его бабьими причудами не сломаешь. А Федор должен спервого раза сделать правильный выбор и обрести в супруге невертихвостку-мучительницу, наказанье Господне, а жену-мать, жену-сестру,жену-наставницу. И при этом она должна быть красавица – на какую попало, будьона хоть семи пядей во лбу, Федор и глядеть-то не станет!

Поразмыслив таким образом и посоветовавшись с БогданомБельским, государь приказал отыскать в боярских семьях нескольких девочек ввозрасте, близком к невестиному, и поселить их во дворце, в отдельных покоях.При выборе обращалось внимание не только на красоту, но также на ум и нрав.Среди этих девочек оказалась Ирина Годунова.