Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

Годунов криво усмехнулся. Нет, просто поразительно, во чтопревратили власть и обильная жратва эту девчонку из Болвановки, когда-топоразившую его своей трезвостью, расчетливостью, умом, благоразумием – икрасотой. Похоже, не только тело, но и мозги у нее окончательно заплыли жиром.

– Убогая! – сказал он даже с некоторой жалостью. – Тысоображаешь, чего несешь, скажи, Христа ради? Открыть, каким путем ты кпрестолу подобралась, – это же все равно, что самой себе могилу вырыть. Иль непонимаешь?

– Разве я об этом речь веду? – вскинула Анхен тяжелые,излишне насурьмленные брови. – Ты, может, оглох, сударь мой, Борис Федорович? Ярасскажу Бельскому о твоей каверзе против Анны Алексеевны и Бомелия. Твоязадумка была или нет? А я… ну какой с меня спрос, ты сам посуди? Застращал тыменя, принудил к пособничеству. Грозил, расскажешь-де Бомелию, что я разболталао его шашнях с католическими пришлецами, а он меня за то ядом изведет. Ведь ядевушка была слабая, простая совсем, невинная – где мне противиться? Да и незнала я ничего, что ты злоумышляешь, ни о чем таком не ведала: мое дело было всундуке голышмя лежать и помалкивать. Еще расскажу, что насильством ты грозил,а был таково немил да постыл, что мне хоть в тот сундук, хоть в петлю, только бне под тебя. Ну а дальше все случилось по воле судьбы и государя…

Голосок у нее снова сделался тоненьким-тоненьким, он дрожали срывался, и губки дрожали по-детски, и в белых глазах копились слезы.

Годунов покачнулся. О нет, это не Анхен поглупела. Это онсам поглупел, назвав ей имя человека, могущего сковырнуть Годунова с егопоследней кочки прямиком в трясину, из которой ему уже никогда не выбраться.Годунов многое потерял, да, однако влюбленность Федора в Ирину дает ему новыепути к возвышению. Этого Бельский боится, и можно не сомневаться, что он неупустит случая избавиться от соперника. Да и сам Борис разве поступил бы иначена его месте? Живенько бы скрутил Богдашу, подвернись удобный случай!

Что же делать? Надо пообещать Анхен все, что она хочет.Посулить, что обязательно отыщет случай подобраться поближе к государю,замолвить словечко, в конце концов, измыслить еще какую-нибудь каверзу, чтобыеще более возвысить Анхен. Удастся это или нет – сейчас дело десятое. Главное –пообещать, главное – умолить ее сейчас, получить передышку…

И вдруг Анхен, пристально глядевшая в его бегающие глаза,усмехнулась с новым, торжествующим, плотоядным выражением и медленно покачалаголовой, словно говорила: нет, голубчик! Ничего у тебя не выйдет! И до Борисадошло – словно стрелой ударило! – что все эти разговоры о венчании, о вдовьейдоле – полная чушь. Анхен с самого начала хотела сказать именно это: онанамерена расправиться с Годуновым. Жестокая, неблагодарная тварь! Ей было малоприкончить – хотелось, чтобы жертва подергалась, повертелась. Она все это времясмеялась над Борисом, забавлялась-играла, словно разъевшаяся кошка с глупыммышонком. А через миг занесет когтистую лапу – и задавит его до смерти.

Он настолько растерялся, что на некоторое время полностьюутратил власть над собой. Только и мог, что стоять и беспомощно пялить глаза натолстую, размалеванную женщину с умом жесткого и неумолимого мужчины, – на этупростолюдинку, которая обрекала его на участь даже горшую, чем просто смерть.

Бортник… тот несчастный бортник уже погряз в меду с головой,потому что медведь и не думал его тащить – напротив, навалился сверху всейсвоей тяжестью.

«Господи! – с тоской воззвал Борис. – Господи, ну как жетак? За что? Что я ей сделал? Да ничего! Просто решила уничтожить человека,которому всем своим счастьем обязана, без которого так и подбирала бы объедки снемецких тарелок. Погань, погань… а еще врала, что я когда-нибудь стану царем!– вспомнил Борис с горькой, почти детской обидою. – Сама-то небось сталацарицею, как и пророчила ее ведьма-мамаша, а я… а мне теперь… И ухмыляется, ижует эти свои чертовы сливы, словно меня самого пережевывает! Да чтоб тыподавилась, зараза!»

Дальнейшее произошло так быстро, что даже и потом, многопозже, Борис не мог восстановить в памяти полную картину случившегося. Лепилисьперед глазами какие-то обрывки. Натолкав в рот слив, Анхен снова поперхнулась,неосторожно вдохнула – и вдруг вскочила с вытаращенными глазами, судорожнокашляя. Изо рта ее летели брызги, недожеванная мякоть, косточка вывалилась… Но,кажется, еще несколько так и застряли в горле, и Анхен не могла их выхаркать,сколько ни тужилась. Уставившись на Бориса налитыми кровью глазами, онапоказала себе за спину: постучи, мол, помоги!

Годунов сделал шаг вперед – и вдруг замер, стиснул руки вкулаки.

– О-о-ы!.. – вырвалось бессильно из горла царицы. – О-о-ы…

Борис слабо качнул головой, не двинувшись с места.

Исходя короткими, надсадными полувздохами, Анхен безуспешнопыталась втянуть воздух в стиснутое удушьем горло, но не могла. Ноги ееподкосились. Упала на колени, забилась. Лицо синело, глаза лезли из орбит,ногти скребли тяжелый парчовый панцирь, сковавший грудь.

Борис не мог больше смотреть на это! Зажмурился, зажал ушируками… но по-прежнему не двигался с места.

Не знал, сколько простоял так, считая огненные кольца,мельтешившие под сомкнутыми веками. Наконец осмелился разомкнуть их.

Анхен лежала навзничь, руки раскинуты, голова запрокинута –так, что лица не видать. Тихо лежала, неподвижно… и вдруг ноги в шитых золотомтуфлях, в алых чулках со стрелками мучительно задергались, забили по полу!

Потеряв разум от ужаса, Борис зайцем вылетел за дверь и тутедва не лишился сознания. Рухнул на какую-то лавку, согнулся, припал лбом кпрохладной деревянной поверхности.

«Умерла? Нет? – слабо шевельнулось в голове. – А если жива?Если очухалась? Я тогда пропал… Не отпереться. Дурак, зачем бежал? Надо былочуть-чуть нажать ей на хрип, для надежности…»

Вскочил, заглянул в светлицу. Тело в золотой парченедвижимо. Обошел на цыпочках, заглянул в лицо… и снова опрометью бросился всени, зная, что увиденное долго еще будет преследовать его в кошмарных снах.

И только тут до Бориса дошло, что в сенях он стоит один.Девка-придверница куда-то подевалась – может, отлучилась за малой нуждой?«Знать ничего не знаю и ведать не ведаю, – с невероятной быстротой замелькалимысли. – Как это – померла царица?! Когда уходил – живая была! А придверница…какая еще придверница? Не видал никого! Пусто было в сенях!»

Быстрые ноги уже несли его полутемными, укромнымипереходами. Молился, чтоб никого не встретилось на пути. Молился, чтоб неокликнули сзади, чтоб нашли Анхен не скоро, дали время прийти в себя.