12. Битва стрелка Шарпа. 13. Рота стрелка Шарпа (сборник) - Бернард Корнуэлл

– Попытаемся опять, сэр?

– Ждите сигнала.

Нет смысла атаковать вразнобой, чтобы враг разделывался с подразделениями поочередно. Вся дивизия должна двинуться одновременно.

Ноулзу вдруг стало лучше. Смутное впечатление внезапно обрело полную определенность. С парапета стреляют редко! Тогда, под картечью, он этого не сообразил, но теперь, вспоминая сумятицу первой атаки, понял, что видел совсем мало ружейных вспышек. Должно быть, бо́льшую часть гарнизона бросили на защиту главных брешей. В Ноулзе пробудилась уверенность. Они возьмут цитадель! Он улыбался солдатам, хлопал их по спине, и они радовались его воодушевлению.

Ноулз попытался сообразить, как бы поступил Шарп. Опасны не пули, опасно, что защитники отталкивают шаткие лестницы. Капитан выбрал десять человек вместе с лейтенантом и велел им не лезть наверх, а стрелять по верхушке лестницы, не подпуская туда защитников, и подняться лишь тогда, когда сам Ноулз с остальными окажется на укреплении.

– Ясно?

Они заулыбались, закивали. Он тоже улыбнулся и вытащил из ножен саблю.

Сержант гоготнул:

– Думал, вы снова забудете, сэр.

Солдаты рассмеялись, и Ноулз порадовался, что темнота скрыла его румянец. Это были хорошие солдаты, его солдаты; и он вдруг ясно, как никогда, ощутил то чувство утраты, которым мучился Шарп. Ноулз не знал, как полезет на лестницу с саблей, но наконец догадался, что придется зажать клинок в зубах. Ведь выпадет же! Он нервничал, и тут вместо сигнала трубы раздался топот ног и крики – наступил решающий момент.

Из тьмы выбегали остатки 3-й дивизии. Сверху летели вязанки, пушки малого бастиона палили по атакующим, но те кричали «ура!», и лестницы, неуклюже качаясь, со стуком приставлялись к стене.

– Полезли!

Ноулз зажал саблю зубами и схватился за ступеньку. Засвистели пули, но тут лейтенант выкрикнул команду, и его люди тоже открыли огонь. Ноулз полез вверх. Огромные неровные гранитные блоки мелькали перед глазами; он карабкался, а страх ощущался рядом, словно живое существо; и Ноулз сосредоточился на том, чтобы не выронить саблю. Скулы ныли. Вот ведь дурацкое беспокойство, ведь он уже у парапета, и хочется смеяться, и страшно, ужасно страшно, потому что враги ждут, а пальцы обдираются о гранит – лестница слишком близко к стене.

Ноулз взял саблю в руку.

– Прекратить огонь!

На последние ступеньки он лез, упираясь зажатой в кулаке рукоятью. Так было легче, чем держать в зубах. Ноулз вдруг почувствовал себя глупо, словно кто-то посмеется над ним из-за того, что он карабкался с саблей в зубах, и сам удивился, что думает о такой ерунде. Слышались выстрелы, крики, треск другой лестницы; сзади напирали. Наконец – впереди парапет! Вот она, смерть!

Страх стиснул сердце, однако Ноулз навалился на парапет и увидел нацеленный в него штык. Качнулся вбок, зашатался на лестнице, взмахнул правой рукой, чтобы удержать равновесие, и с изумлением увидел, что сабля в его руке снесла врагу голову. Сзади толкали, ноги еще нащупывали ступеньки, но лестница уже кончилась! Он падал на убитого врага, другой бежал навстречу. Ноулз откатился и понял: он на стене! На укреплении! Из горла вырвался всхлип, которого сам Ноулз не услышал. Крича от страха, он вонзил саблю нападающему в пах. Ночь огласилась воплем, кровь хлынула Ноулзу на руку, и второй британский солдат оказался рядом с ним.

Они взобрались! Взобрались! С лестницы прыгали солдаты, и Ноулз почувствовал прилив неописуемой, неведомой прежде радости. Он стоял, держа обагренную кровью саблю, враги бежали на него, выставив ружья, но страх прошел. Что-то не так с французскими мундирами, почему-то они не синие с белым. Ноулз успел различить красные отвороты и желтый кант, но он уже бежал вперед, помня, что Шарп всегда атаковал; отбил саблей штык, пронзил противнику горло.

– Рота! Ко мне! Рота!

Свистели пули, но он был еще жив, и все больше красномундирников взбиралось на стену. Ноулз слышал, как противник выкрикивает команды. Немцы! Это немцы! Если они хоть вполовину так хороши, как более многочисленные немцы, которые сражаются на стороне Веллингтона… Однако Ноулз уже не чувствовал страха, только победу. Он повел своих людей по куртине в штыковую. Врагов было мало, и к каждому ярду стены, который Ноулз очищал от врагов, тут же приставляли лестницы. Вскоре вся она заполнилась красными мундирами.

Немцы стояли насмерть. Они защищали каждую нишу, каждую лестницу, но их было слишком мало. В цитадели оставался лишь один батальон, и этот батальон сражался отчаянно. Немцы понимали: важна каждая минута. Пока они сдерживают британцев на укреплении, может подтянуться резерв. И потому они дрались, несмотря на свою малочисленность, и кричали, падая с парапетов, и гибли под ударами британцев. Бились до последнего.

Ноулз ликовал. Его бойцы одержали немыслимую победу. Они взобрались на гору, на цитадель, и одолели врага! Он хлопал солдат по спине, тискал, смеялся вместе с ними; он простил им все провинности – победа! Не важно, что еще предстоит прочесывать темные строения, предательские дворы, – это укрепление французам уже не отбить. Британцы взяли высочайшую точку города, отсюда они с боем двинутся вниз, на улицы, Ноулз сумеет первым добежать до Терезы и сегодня же, позже, увидит благодарность на лице Шарпа. Он в цитадели! Впервые за эту ночь ликующие возгласы британцев разорвали воздух над Бадахосом.

В брешах не слышали этих криков. Цитадель далеко, почти в миле в обход озера, и надо выждать еще несколько минут, прежде чем посылать гонца. Пиктон не торопился. Он слышал, как пробило одиннадцать, когда первые из его молодцов взбирались на парапет, и теперь ждал, прислушиваясь к шуму битвы, чтобы знать наверняка: победили они или изрублены в куски. Он услышал крики «ура!», привстал в стременах, издал победный клич и повернулся к адъютанту:

– Скачи! – Повернулся к другому штабному офицеру, с размаху хлопнул по спине. – Мы ему показали, черт возьми! Мы взяли цитадель! – Он хохотнул, представляя, как воспримет весть Веллингтон.

Через брешь может провести ярость, голая страсть; однако не помешает и идея. Это была жалкая идея, почти безнадежная, она заслуживала эпитета «отчаянная», но больше Шарпу не за что было ухватиться, и он смотрел на равелин, так заманчиво простирающийся перед третьей, неопробованной брешью. Бессмысленно бежать под градом картечи по его плоской клиновидной поверхности – французские канониры играючи сметут тебя огнем. Однако третья брешь – самая новая, французы не успели наставить в ней ловушек, и Шарп сквозь клубящийся дым видел: рогатка там, наверху, короткая. Справа остался проход, в который могут ворваться три человека одновременно, и единственная загвоздка – как туда попасть. По рву не дойти. Там по-прежнему полыхает пламя, и единственный путь лежит через