Управление - Андреас Эшбах

Хелена сразу же сказала ему, что не может с ним спать в этот вечер – у нее критические дни, – отчего она, с одной стороны, испытывала облегчение, но в то же время и грусть. Тем не менее ей хотелось лежать в его объятиях, просунуть руку под его рубашку и почувствовать его теплую кожу, положить голову ему на грудь и услышать, как бьется сердце, и потому он обнял ее, а она рассказывала ему обо всем: о докторе Данцере, проекте ТПИО, электродах в мозгах у обезьян и покушении на Гитлера, которое могло увенчаться успехом, если бы не эти четыре связанных друг с другом компьютера в лаборатории Мюнхенского университета.

– Боже мой, – сказал Артур. – Только представь себе!.. Это бы все изменило. Всё.

– И именно я теперь должна помочь усовершенствовать этот механизм, – отметила она. – Уже сейчас я чувствую, как подкладываю свинью коллегам. Когда система заработает, все мы станем ненужными.

Артур провел кончиками пальцев по ее волосам. Он знал, что ей это нравится.

– Я так понимаю, ты не можешь просто взять и отказаться?

– Нет. В лучшем случае я могу прикинуться глупой.

– И что тогда?

– Тогда это сделает кто-то другой. Но результат будет тот же. – Она резко села, посмотрела на него, изо всех сил стараясь не закричать. – Тогда как я смогу защищать тебя, если больше не буду работать в НСА? Если ведомство вообще перестанет существовать? Если эта система разыщет тебя таким образом, которого я даже не понимаю?

Артур скривил лицо в неуверенной усмешке.

– Может, система работает совсем не так, как они себе представляют?..

– Артур! – воскликнула она. – Система предсказала покушение! Этот человек признался, что хотел убить Гитлера! Я видела, как выполнялся поиск, протокол шагов поиска… С нашими запросами мы бы никогда в жизни этого не предугадали! Система умнее нас, понимаешь?

Она отвернулась, обхватила колени руками.

– Я даже не уверена, что вообще смогу справиться с тем, чего от меня хочет доктор Данцер. «Это совершенно другой способ программирования», – сказал он. Понятия не имею, что он имеет в виду. Не могу представить другой способ программирования… да и совсем не хочу! Что плохого в техниках Ады Лавлейс? Принципы, которые за сто лет хорошо себя зарекомендовали.

Она на мгновение спрятала лицо между руками и коленями, потом снова подняла голову и быстро сказала, прежде чем нарастающая внутренняя дрожь охватила ее полностью:

– Я не знаю, как помешать этому суперкомпьютеру найти тебя. Даже не знаю, вообще возможно ли это!

Артур сел и обнял ее. Это немного успокоило ее внутреннюю дрожь.

– Ты обязательно справишься, – сказал он своим глубоким спокойным голосом, и это звучало так, как будто он и в самом деле полностью уверен. – Ты обязательно сумеешь понять, как все работает, и тогда тебе придет в голову какая-нибудь уловка. Как всегда.

Хелена всхлипнула:

– Какая уловка?

– Такая, до которой никто раньше не додумывался! – сказал Артур и рассмеялся. – Не знаю какая. Если бы я знал, это не было бы настоящей уловкой.

Хелена смотрела перед собой, в тот угол тайника, где древесина начала менять цвет и деформироваться от влаги, и некоторое время размышляла, но ей тоже ничего не приходило в голову.

– Мне страшно, – призналась она наконец. – Ситуация от нас ускользает.

– Так всегда бывает, – сказал Артур. – Точно так же, как с войной. Изначально мы хотели завоевать только Польшу – а теперь воюем со всем миром.

В эти дни Ойген Леттке так и не избавился от ощущения, будто находится в дурном сне. В квартире пусто и холодно, но ему было некогда думать о том, почему в ней так пусто и холодно – ему нужно столько всего сделать, столько всего уладить. Необходимо организовать похороны, собрать бумаги, предъявить одни документы, отыскать другие. К счастью, мать оставила точные инструкции, как должно проходить погребение, какие песни должны исполняться, какие цветы должны украшать гроб, а могилу она купила еще много лет назад. Это упростило процедуру, избавило его от многих решений, которые он в любом случае не смог бы принять в своем состоянии, напоминающем сон.

Его коллеги выразили ему соболезнование, даже Фелькерс пришла и некоторые наборщицы программ. Но не Хелена Боденкамп; ей поручили срочный проект, сказал кто-то, и Леттке только кивнул, не понимая, что это значит. Пытался ли он работать в эти дни? Проводил много времени в своем кабинете, но по вечерам никогда не мог вспомнить, что же он делал в течение дня. С другой стороны, хотя бы никаких нареканий не поступало. Впрочем, это просто потому, что с ним считались.

Только во вторник он вспомнил, что следует надеть черную повязку. Для начала ее нужно купить, но он не знал где; продавщица в универмаге, которая тоже пострадала во время артобстрела, помогла ему.

Потом были похороны, в среду днем. Священник говорил долго, но Ойгену Леттке казалось, что он говорит о ком-то совсем другом, не о его матери. Пришли коллеги из НСА, кроме Адамека разумеется, несколько пожилых женщин из числа знакомых матери; он не знал их имен. Он подошел к гробу, пожимал руки, благодарил за соболезнования и чувствовал себя говорящим автоматом. Было холодно, и все ожидали, что пойдет снег или, по крайней мере, дождь, но нет. Как будто даже облака на небе скорбели.

Затем все закончилось, и он пошел домой, в квартиру, которая теперь казалась ему еще более пустой, чем до похорон. Сел на кухне, не снимая пальто и обуви, и уставился в бледный, безжизненный свет, проникавший через окна, наполняя комнаты безмолвием. Вдруг он осознал, что ждет, когда появится мать и спросит, чего он хочет на ужин, хотя она никогда не заботилась о его желаниях, а всегда готовила то, что сама считала нужным. И все равно она постоянно его спрашивала – больше она так не сделает, никогда.

Скорбел ли он о ней? Вслушался в себя, но внутри не было никаких эмоций, только огромная пустота. Он даже не посчитал это грустным, только… странным.

Наконец сделал себе ужин, бутерброды. Да он и не хотел сильно есть с тех пор, как вернулся из Берлина. Потом лег спать и заснул как убитый.

Было… непривычно? раздражающе? страшно? незнакомо! – проснуться утром и обнаружить квартиру совершенно пустой, абсолютно безмолвной. Никто не гремел на кухне. Все покинуто. Он должен сам приготовить себе кофе, сам приготовить завтрак, и никто не разговаривал с ним. Хотя мать часто действовала ему на нервы, сейчас ему хотелось бы, чтобы она была рядом.

Трудно осознать, что она уже никогда не вернется.

Когда пришло время, он вышел из квартиры, и только на полпути вниз ему пришло в голову, что следует запереть дверь, и он снова поднялся. Пошел в ведомство, поздоровался со сторожем, как делал это много лет, повесил шляпу и пальто на крючки, на которых они висели годами, а потом чем-то занялся. Читал американские электронные газеты. Достал папку с проектом по электропотреблению, но вскоре отложил ее в сторону, потому что не мог сосредоточиться. Сходил в туалет. Пошел обедать. Вернулся домой, в ту же пустую безмолвную квартиру, которую он покинул утром и где ничего не изменилось.