Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба - Макс Мах

Чего? Уж не того ли, что на все свои вопросы отвечу я сам?

«Ну, что ж, – решил Карл, обдумав это предположение. – Если я должен знать ответ, но не могу его найти, тем хуже для меня».

– Вы полагаете, что я должен знать, что это было? – прямо спросил он.

– Полагаю, что да, – коротко ответил Март. – Но, если вы, по каким-то причинам, все еще не можете этого сделать, помогите себе. Расскажите мне, как вы сами видите то, что произошло, и, возможно, в конце вам удастся получить ответ.

Итак, Март был уверен, что Карл должен знать о случившемся больше, чем думает.

«Должен или действительно знаю? Но тогда почему я не могу этого вспомнить?

– Рассказать, – сказал он и, усмехнувшись, покачал головой. – Вспомнить… Не много ли вы от меня хотите, мастер Март? Но рассказать я, конечно же, могу.

Что ж, возможно, это хорошая идея. Если решение лежит настолько близко, как, видимо, полагает Март, то слова могут вытянуть за собой и то, что пока в руки не дается.

– Слушайте, мастер Март, – сказал Карл после короткой паузы и, уже не колеблясь, стал рассказывать о том, что произошло в течение дня пятого октября на Гуртовой тропе.

Карл не торопился и ничего не скрывал, так как считал, что, во-первых, утаивать ему от Марта нечего, а во-вторых, незачем. Он лишь старался не ограничиваться одними только фактами, но и передать внимательному слушателю то, что стояло за содержанием этих странных встреч, как происходили случившиеся разговоры, как выглядели и вели себя его неожиданные собеседники, и наконец, что чувствовал при этом он сам и как оценивал произошедшее теперь, когда все закончилось.

– Я все еще не могу понять, что это было, – сказал Карл, завершая рассказ. – Но одно могу сказать вам, мастер Март, со всей определенностью, даже моего таланта недостаточно, чтобы образы воображения обрели плоть. Я этого делать не могу, да и никто другой, насколько я знаю, тоже.

– Вы правы, господин мой Карл, – чуть склонил голову, обозначая поклон, Март. – Да и не похоже это на фантомы. Тех, как и духов, можно видеть, но у них отсутствует признак телесности. В тумане или ночью их, конечно, можно принять за людей, но при свете дня? Сомневаюсь. Тем более, вряд ли могли ошибиться вы, мой господин, с вашим-то талантом. Да и не могут фантомы так говорить. Нет у них этой свободы.

– Тогда что? – спросил Карл.

Март смотрел на него, чуть прищурив глаза. Выражение его лица было скорее выжидательным, чем разочарованным.

– Неужели не знаете?

– Нет, – с сожалением покачал головой Карл, уже смирившийся с тем, что память отказывается дать искомый ответ. Он был готов даже признать, что у него могут быть для этого особые причины. Однако каковы они и в чем здесь дело, он не знал.

– Знаете, – не согласился Март. – Не можете не знать. Ведь вы, господин мой Карл, очень долго жили среди убру, не так ли?

«Убру? – удивленно подумал Карл, и в то же мгновение стена забвения рухнула, и он вспомнил. – Боги! Но этого не может быть!»

Карл содрогнулся, как от удара. Переход от незнания к знанию был столь стремительным, а само знание – настолько ошеломляющим, что охватить все разумом и, тем более, принять душой, было почти невозможно.

– Жеста? – Губы у Карла пересохли, и голос едва пробивал путь сквозь выжженное русло горла.

– Это не убрское слово, – спокойно возразил Март, казалось, совершенно не замечая того, что творится с Карлом. – Убру называют это «рефлет». Во всяком случае, раньше называли.

«Рефлет, – мысленно повторил Карл. – Рефлет».

Да, он знал это слово, и, что оно означает, знал тоже. Молящийся за Всех Ишель, обучавший его вере народа убру, рассказывал и об этом. Убру верили в Единого, хотя и не совсем так, как другие жители ойкумены. Но и то сказать, убру слыли очень древним народом, и учение свое принесли из мглы веков практически в неизменном виде. Во всяком случае, самый древний список, содержащий учение убру, был записан более тысячи лет назад, и Карл не сомневался, что в тайниках Учителей наверняка найдутся и более древние свитки, тем более, что убру никогда не уничтожали и не выбрасывали своих священных книг. Март сказал как-то, что убру помнят многое из того, о чем успели забыть все остальные, и, вероятно, был прав. Карл и сам мог засвидетельствовать, что не раз и не два убеждался в глубине и истинности знания, сохраненного этим странным народом, который жил войной, но никогда не захватывал чужих земель.

– Рефлет? – спросил он вслух, хотя, видят боги, уже не нуждался в словах подтверждения. Ошибки быть не могло, это был рефлет, и даже причину своей упорной «забывчивости» Карл знал теперь тоже. – Рефлет…

– Да, – кивнул Март и достал из поясной сумки трубку. – Полагаю, это был рефлет.

Убру верили или знали – что в их учении никогда точно не различалось – что в момент зачатия новой жизни, адид, «будущий человек», предстает перед Единым, чтобы получить свою судьбу. Однако бхиш, «свидание с божеством», отнюдь не простое испытание. Зачастую, такая встреча заканчивается тем, что адид души не получает, просто потому что погибает под взглядом Предвечного, и, соответственно, плод не вызревает и ребенок не родится. Случается и так, что плод не погибает, но ужас пережитого ломает дарованную будущему человеку судьбу, корежит ее, извращает, и ничего хорошего таких людей в жизни уже не ждет. Но в любом случае, тот, кто предстал перед ликом Всесущего, отражается в глазах бога. Отражение левого глаза – «тавша», или душа человеческая, отражение правого – рефлет.

Согласно учению убру, рефлет является независимой сущностью, хотя до тех пор, пока человек жив, его рефлет испытывает чудовищное давление живой плоти и свободной души, находясь по отношению к ним в подчиненном состоянии. Не дух, и не тело. Всего лишь живущее рядом с человеком отражение. Зато, когда человек умирает, его рефлет обретает свободу, потому что, как и душа, если и смертен, то совсем не в том смысле, в каком смертной является всякая живая тварь. Однако души умерших покидают ойкумену, получая воздаяние «за деяние и не деяние», плоть возвращается в «Великое лоно», а рефлет остается в вещном мире, хотя и невидим для живущих в нем людей. Невидимый и неосязаемый он продолжает существовать там, где родился человек, чьим отражением он является. Рефлет живет собственной жизнью, непостижимой для простых смертных, но на их жизнь все-таки влияет. Поэтому Учение убру строго определяет то, что они называют «родной землей». Родная земля – это ведь еще и то место, где продолжают «жить» рефлеты, всех прежних поколений, и чем дольше остается народ на одном и том же месте, тем больше отражений предков – «поколений и поколений» – существует рядом с ним, сплачивая и помогая в годины бедствий.

Иногда, очень редко, в особых случаях и при не совсем ясных обстоятельствах, люди способны увидеть свой собственный рефлет, что четыре раза было отмечено в убрских хрониках. Однако встречу с собственным рефлетом убру полагали плохим предзнаменованием. Призвать же чужой рефлет – будь то отражение уже умершего человека или человека живого – простому смертному не дано. Но то, чего не может сделать лишенный Дара, оказывается, было под силу тем, кто Даром наделен. В этом вопросе убрские учителя были едины. Они утверждали, что волхвы – естественно, не все – могут вызывать рефлет, для чего, как будто, существовали даже специальные арканы. Но технике убрского волхвования Ишель Карла не обучал, потому что тот, как известно, Даром не обладал.