Дом правительства. Сага о русской революции - Юрий Слезкин

Григорий Мороз с матерью и сыновьями

Другой участник нападения на левых уклонистов, бывший чекист Григорий Мороз (который велел Смилге молчать, «а то хуже будет», а на XV съезде партии заявил, что «придется заняться отсечением издевающихся над партией зарвавшихся оппозиционных дворян»), впал в правый уклон, раскаялся, стал членом ЦК профсоюза работников кооперации и госторговли и въехал в квартиру 39 (во втором подъезде) с женой, фармацевтом Фанни Львовной Крейндель, и тремя сыновьями, Самуилом (одиннадцать), Владимиром (девять) и Александром (три). По словам Самуила, его отец был «небольшого роста, щуплый, сутуловатый», с усиками, которые «когда-то закрывали все пространство между носом и верхней губой, затем только желобок между ртом и носом». Глаза его «вечно были прищурены – от усталости, от гнева, реже в улыбке». В его характере было «некое равновесие между разумом и волей, а отсюда полное соответствие слова делу… Беспрекословное подчинение не было ему свойственно, но когда имя ассоциировалось с идеей, была вера, вера в непогрешимость Ленина и Дзержинского, в правильность Генеральной линии, которую осуществлял Сталин»[835].

* * *

При въезде жильцы подписывали детальные «акты о приемке». Список Подвойских состоял из пятидесяти четырех пунктов и включал стены, обои, потолки, стенные шкафы, полы (паркетные в комнатах, ксилолитовые на кухне и плиточные в туалете и ванной), окна (с форточными приборами со шнурами), двери (глухие и застекленные), замки (врезные и американские), дверные ручки (никелированные, лакированные и деревянные), люстры, абажуры, звонок с электрической кнопкой, никелированные шпингалеты и дверные остановы, эмалированную ванну с переливом и никелированной пробкой, никелированный душ с никелированным смесителем и кранами для горячей и холодной воды, фаянсовый умывальник на кронштейнах с кранами для горячей и холодной воды, фаянсовый унитаз с откидным дубовым сиденьем, смывной бачок на кронштейнах с цепочкой и фарфоровой ручкой, газовую плиту на четыре конфорки с двумя духовыми шкафами, душники к самоварнику с никелированной крышкой, чугунную эмалированную кухонную раковину на кронштейнах с кранами для горячей и холодной воды и пробкой на цепочке, холодильный стенной шкаф, мусоропровод с откидными дверцами и грузовой лифт с металлической дверью, вызывной кнопкой и мусорным ведром. «Правила обращения с предметами оборудования» призывали жильцов не вешать никаких предметов на выключатели, переключатели и штепселя, не класть на радиаторы бумагу и тряпки, не ударять по трубам тяжелыми предметами, не загрязнять раковины спичками и окурками и не бросать в чашу унитаза кости, тряпки и коробки. Мебель – приземистая и прямоугольная, сделанная по проекту Иофана из тяжелого дуба – выдавалась во временное пользование в подвале Дома. Казенный набор дополнялся личными вещами. Аросев привез венецианское кресло с перламутровой инкрустацией, Волин – письменный стол, Халатов – письменный стол, диван, кресла и коллекцию оружия, Подвойский – книжный шкаф, Керженцев – большую часть мебели и большой немецкий радиоприемник, а Ивановы – люстру и платяной шкаф[836].

Первые жильцы въехали в квартиры около «Ударника» и Водоотводного канала (некоторые, подобно семье Татьяны Мягковой, впоследствии переехали в более престижные части дома). Весной и летом 1931 года дети играли в мебельной мастерской, на деревянных настилах над лужами, во дворах среди кирпичных завалов, на волейбольной площадке у прачечной и вокруг церкви Св. Николая Чудотворца, известной как Церковка[837].

Церковные квартиранты – реставрационные мастерские и Институт народов Востока – долго сопротивлялись выселению. Переехать они могли только в другие церкви, за которые шла жестокая борьба. После разрешения конфликта между претендентами на церкви Троицы в Никитниках, Воскресения в Кадашах и Николая Чудотворца в Армянском переулке, реставрационные мастерские были переведены в храм Вознесения Господня на улице Герцена, а Институт народов Востока – в храм Святителя Мартина Исповедника на Таганке. В апреле 1932 года разрешение на снос Церковки было отозвано, в июле 1932-го большинство ее помещений занял Новый театр («при чем были сбиты замки, уничтожены стеллажи и хранящиеся на них ценные, хорошо подобранные комплекты национальных газет» Института народов Востока), а в марте 1934-го церковь и дом Аверкия Кириллова были официально переданы в ведение Дома правительства[838].

К тому времени окрестности Дома сильно изменились. Болотные лавки, трактиры и большинство доходных домов исчезли. Мариинское женское училище стало школой № 19; фабрика Эйнема – Кондитерской фабрикой № 1, а в 1922 году – фабрикой «Красный Октябрь»; завод Густава Листа – заводом № 5, Гидрофильтром и, наконец, «Красным факелом»; а дом Харитоненко – миссией датского Красного креста, домом приемов наркомата иностранных дел, а с 1929 года – посольством Великобритании. Самой заметной переменой было исчезновение храма Христа Спасителя, взорванного 5 декабря 1931 года. По воспоминаниям Михаила Коршунова (кв. 445), которому тогда было семь лет: «Высоко, раскинувшись и вширь, взметнулись вихри из камней, мрамора, кирпича. Похоже, треснул лед на реке, во всяком случае, что-то громко и протяжно ухнуло и покатилось по реке, как ухнуло и в наших дворах-колодцах. Мигали, работали маяки ограждений, надрывно набирая голос, прокричала сирена». Соседка Коршунова, Элина Кисис (кв. 424), которой было шесть лет, вспоминала, как «всю реку заволокло пылью и дымом» и как ее бабушка «стояла в углу кухни, молилась и крестилась». Четыре прораба, которых Комиссия по постройке наградила комнатами в квартире 4, услышали шум взрыва и выбежали на балкон, выходивший на реку. По словам дочери одного из них, «взрослые сокрушались, даже плакали»[839].

Снос храма Христа Спасителя