Верлен - Пьер Птифис

Этот успех утвердил Верлена в решении противостоять превратностям судьбы: он будет бороться до конца. Ему посчастливилось в то время познакомиться в букинистической лавке с одним коллекционером, Пьером Дозом, главным редактором журнала «Книжное обозрение», который предложил ему «сделку»: двадцать четыре сонета по 10 франков каждый на тему книгомании. Это был не очень-то захватывающий сюжет, но на 240 франков можно было бы прожить целый месяц. Верлен сразу же согласился при условии, что Доз будет высылать деньги сразу по получении очередного сонета.

Так появились «Библиотека», «Поступление каталога», «Первое издание», «Набережные» и другие произведения. «Этот цикл меня забавляет», — заявляет он Дозу 6 ноября 1895 года. Но последний был удовлетворен лишь наполовину: все это было неплохо, но слишком прозаично и недостаточно доступно для читателя — два противоречивых требования, невыполнимых одновременно[745]. Верлен немедленно заартачился: «Я отделываю все мои стихи с особой тщательностью, и каждый из этих сонетов стоит мне большего литературного труда, чем иное крупное произведение»[746]. Возможно, Доз просто был раздосадован едва скрываемой в этих стихах иронией в адрес маньяков-книголюбов. В конце 1895 года тринадцать сонетов были уже готовы, прочие ждали своего часа, среди них «Эксперт», «Оценщик», «Аукцион», «Уличный торговец» и другие.

Но Верлену пришлось приостановить работу, так как в конце ноября опасный грипп, который он не долечил еще в прошлом году, отнял у него все силы. «Ужасная простуда, вкупе с болями в желудке, выматывает меня в буквальном смысле слова», — пишет он, извиняясь, Дозу 22 ноября. Несмотря ни на что, боль быстро проходит и к Новому году совсем исчезнет (по крайней мере, он на это надеется).

7 декабря Верлен в последний раз вышел из дома. В тот день граф де Монтескью пригласил Поля с несколькими друзьями и одним южноамериканским генералом на ужин в ресторан «Фуайо». Сам граф задержался в силу обстоятельств и передал извинения через своего секретаря. Позднее было обнаружено меню, на котором приглашенные написали послание графу: «Мы сожалели о вашем отсутствии, но первый бокал шампанского выпили за вас». Подписи: генерал Мансилья, А. Нероза, Е. Гарсия-Мансилья, Шарль Кювилье, Поль Верлен, Г. де Итурри[747]. Это было роскошное пиршество, шикарный стол: раки и фуа гра[748].

— Сегодня вечером я чувствую себя молодым, — заявил Верлен, воздав должное пище, но не переходя границ разумного.

Через несколько дней ему стало очень плохо: новая вспышка гриппа, осложненного болями в печени и желудке. 13 декабря он сообщает Ротенштейну, что от болезней — «у меня грипп, инфлюэнца, коклюш, и еще черт знает что» — он буквально валится с ног[749]. Он лечится. «Не поздно ли?» — спрашивает он у Анри Картона де Виара. В самом деле, он очень обеспокоен: его левая нога распухла, это дурной знак, живот пучит, а это еще хуже. Но главное — он поражен духовно, его долги постоянно растут, страх перед будущим не дает ему уснуть по ночам: если он не сможет заплатить за жилье, его вышвырнут на улицу, а если ему не дадут кредит, то ему ничего не останется, как помереть с голоду. Бессонница сменилась горячкой. Поскольку в те дни много говорили о Трансваале и английской армии, то однажды, после того как Эжени прочитала Полю статью на эту тему, ему приснилось, что он английский офицер, ответственный за обмундирование. Не хватает касок, ему грозит наказание. Он все считает, пересчитывает, ошибается, начинает снова, но так ничего и не находит. Наступивший день не принес ему облегчения: теперь ему придется тщетно искать не недостающие каски, а деньги.

Его письмо от 30 декабря графу Монтескью, на французском и на дурном английском, есть, по его словам, крик отчаяния: «Я болен, как никогда; я не могу ничего сберечь, в доме ни сантима, мне нужны лекарства, пять видов». И в конце письма: «Срочно нужны immediate money[750]! Перешлите по почте, а лучше принесите сами».

1 января 1896 года Ванье, придя поздравить его с Новым годом, нашел его в подавленном состоянии, полным пессимизма.

— Мои отец и мать, — сказал ему Верлен, — оба умерли в январе…

Теперь, по некоторым таинственным признакам, он знает, что смерть, его старая подруга, ждет не дождется его в передней. В семнадцать лет он уже признавался ей в своей страсти:

Наконец-то: вот она прямо перед его лицом! Забросив убийственно скучные «библиосонеты», он пишет свое последнее стихотворение:

В этом призыве нет ничего ненормального. Никогда смерть не означала для него тление или небытие. Напротив, она всегда была синонимом рассвета и пробуждения. Это счастливый переход в «жизнь, которая всегда остается неизменной».

Что же, если Верлен не испытывает метафизической тоски, означает ли это, что он сохранил веру в Христа? Мы не можем быть в этом уверены. Он был не из тех, кто искал пристанища в Боге из страха; он был уверен, что познает нечто иное, не потому, что так его учили, а потому, что в его глазах это было естественно. Счастливый человек!

В ответ на его просьбу Робер де Монтескью поспешил преподнести ему в качестве новогоднего подарка сто франков, которые пошли на покрытие задолженности за квартиру. А пока Верлен принимал его, лежа в постели, в дверь позвонили. Это была Филомена, которая, узнав о его болезни, рискнула зайти и поздравить его с Новым годом. Это была, по словам Мориса Барреса, «жуткая сцена». Эжени, как кошка, набросилась на соперницу и вышвырнула ее за дверь, разразившись потоком брани. Верлен, чуть не плача, стонал: «Довольно! Довольно! Дайте мне спокойно умереть!» Монтескью сделал все возможное, чтобы успокоить Эжени: