Сложенный веер - Сильва Плэт

Антон Брусилов, лейтенант спецназа. Десять лет назад

Тон смотрит на черный пластиковый прямоугольник спокойно, хотя знает, что там, внутри, приговор. Окна палаты выходят на глухую стену, и по ней ползет длинная серая ящерица. Ящерица нравится Тону, потому что она не считает нужным менять цвет под светло-голубую окраску стены. Так уж она устроена. Поэтому два раза в день Тон распахивает окно и угощает рептилию крошками от обеда. Ящерице невкусно, но она ест. Так, за компанию. Так уж она устроена. «С королевского стола, однако», — утешает себя Тон.

* * *

Тон смотрит на черный прямоугольник, аккуратно прикрепленный к кадке с каким-то местным растением на лестничной площадке третьего этажа, спокойно, хотя знает, что там, внутри, — приговор. Одно из самых уродливых изобретений ситийской военной машины. Гравитационная сеть.

Когда ему было девятнадцать, он впервые попал на испытания. Отношения между ситийцами и Конфедерацией тогда временно помягчели: первым было нужно разрешение на участие в газовых разработках на Хирундо, второй — требовалось срочно бросить им кость, чтобы дипломатическими средствами остановить разрушение Фрингиллы.

Ситийцы в качестве жеста доброй воли, если это выражение вообще к ним применимо, даже пригласили группу высших офицеров Конфедерации на испытания нового оружия. Антон, тогда еще в чине сержанта, входил в роту сопровождения.

В порядке исключения перспективная разработка демонстрировалась не на живых мишенях, как это было принято у ситийцев, а на роботах-антропоидах. Что не помешало одному полковнику с Аппы грохнуться в обморок прямо на наблюдательном пункте, а видавшему виды генералиссимусу от подицепсов скукожить все свои слюдянистые пузыри и почернеть ментоликидом уже на десятой минуте испытаний.

Чудо ситийской военной техники действовало просто и эффективно, хотя и выглядело незатейливо: черная пластиковая коробочка «без окон, без дверей», дистанционно соединенная с энергетическими аккумуляторами огромной мощности. Нажатием на кнопку оператор, находящийся за тридевять земель от прибора, активировал гравитационную сеть: матрицу пространства, обладающую разными гравитационными свойствами в каждой клетке. Дополнительными преимуществами служило то, что сеть была невидима и накидывалась мгновенно. Чтобы убрать ее, следовало «достать» оператора.

Мало того, что коробочка делалась из почти непрошибаемого эбриллита — ее разрушение приводило, как и следовало ожидать, к мгновенному свертыванию сети, при котором высвобождалась неистовая энергия, ранее неравномерно рассредоточенная по клеткам матрицы. Гравитационные волны сталкивались, пересекались, разметывая людские тела, машины и механизмы — все, что ни попадалось на пути, в клочья. И ничего не надо сбрасывать, в отличие от бомбы, не надо заранее минировать и бдеть, чтобы вражеские шпионы не выкрали схему минного поля. Нажал на кнопку, сам находясь в безопасной дали, и наслаждайся полученным результатом. И можно повторять сколько угодно раз: вкл-выкл, вкл-выкл — пока работают расположенные опять же на безопасном расстоянии аккумуляторы.

Конфедеративные генералы пробирались между кучами искореженного железа, качая головами, рассматривали то, что осталось от боевых делихонских роботов, считавшихся последним словом военной техники, прицокивали языком, проводя рукой по скрученному в безумный винт боку ситийского военного крейсера, пожертвованного щедрыми хозяевами по такому случаю. Случай был признан неординарным, и последовало решение — запретить. Решение единогласное и обязательное для всех к исполнению. Но запретить применение вооруженными силами Конфедерации не означает остановить ситийское производство, в чем Тон сейчас и убеждался своими глазами.

Хорошо еще, что я знаю тебя в лицо, мерзость. И я знаю, что предвещает твое значительное подмигивание красным глазом. Ты на старте. Только ты опоздала, сволочь ситийская. Вся земная братия уже на корабле, равно как и большинство моих ребят. И корабль тебе не достать. Я не дам тебе его достать своей вонючей невидимой паутиной. Только жалко тех ребят, которые не большинство.

Тон смотрит на экранчик коммуникатора: там — желтыми точками те, кто еще на земле, светлым пятном побольше — «Альтея». «Шестеро. И трое, кроме меня, не успевают», — лихорадочно думает он. Потом рявкает в микрофончик имена двоих, находящихся у самого трапа: «Мухой на корабль. У вас пять секунд!»; по выделенному каналу, там, где его слышит только Каверин, просит, стараясь, чтобы голос звучал расслабленно и четко: «Гарик, сделай милость, закрой люки и поднимись на третий горизонт. Есть у меня тут одна идейка. Потом спустишься и заберешь остальных», — не более чем на полсекунды задерживает взгляд на оставшихся на темном мониторе коммуникатора четырех мерцающих точках, одна из которых — его собственная, громко, зная, что его никто не услышит, произносит: «Простите, ребята», — и, видя, как светлое пятно — «Альтея» — уходит вверх, на второй горизонт, с расстояния пяти шагов врубает из скорчера по черной пластиковой коробочке, которая уже не мигает, а нагло пялится на него единственным красным глазом. Многослойный эбриллит берут только мощные десантные скорчеры. В упор.

* * *

Ящерица таращится в упор, требует обеденных крошек. Тон откладывает черный пластиковый прямоугольник, в котором его медицинское заключение, на край кровати, превозмогая боль, доползает до распахнутой рамы.

— Ешь, рептилия. Вот выпишут меня, тебе будет скучно. Посадят сюда жлоба какого-нибудь…

В больницы кладут, а не сажают. Тем более в собственную клинику Звездного совета. Но Тону кажется, что его посадили. Посадили в больницу. А теперь грозятся выписать (или выпустить?) с диагнозом, ставящим крест на его спецназовской карьере. Есть определенный процент лаксармитовых замен костной ткани, позволяющий, по мнению медиков, человеку функционировать в полную силу. У него этот процент превышен. Пребывание его в десанте небезопасно — и для него самого, и для тех, кто будет воевать с ним бок о бок. Штифты и протезы из искусственного материала — это не живые кости, к ним не так прикрепляются мышцы и сухожилия. Они не так отзываются на сигналы нервной системы. Все это ему объяснили. Не объяснили только, что дальше делать со своей жизнью.

И Лисс куда-то подевалась. Сначала ходила почти каждый день, усаживалась у изголовья, приносила фрукты, футболку и брюки спортивные купила, когда он смог ходить, точнее ползать, по палате. Они почти не разговаривали, так, иногда перебрасывались даже не предложениями — словами. Потом она вдруг исчезла, буркнула что-то в коммуникатор невнятное про «обязательно надо слетать в два-три места» и как сквозь землю провалилась. Даже коммуникатор молчал или отбрехивался, мол, «вне зоны доступа». Эх, госпожа членша Звездного совета… А я уже начал к Вам привыкать.

Антон сползает с подоконника и топает обратно в кровать. Вроде бы надо быть благодарным за то, что оказался по счастливой случайности в практически безобидном участке гравитационной решетки: его даже сразу узнали. Трупы двоих его товарищей были расплющены настолько, что их не смогли опознать, третьего не нашли. Вроде бы надо быть благодарным. А не хочется.