Образование древнерусского государства - Владимир Васильевич Мавродин

власти выражалось прежде всего в сборе дани, вначале только эпизодическом и только позднее превратившемся в регулярные поборы, и в налетах киевских дружинников для захвата «челяди». Более четкие организационные формы это господство принимает с того момента, когда киевский князь время от времени и по мере надобности начинает включать в состав своей рати представителей местных племенных дружинных прослоек и водить их за собой в походы уже не в качестве «толковинов», а подчиненных. Еще прочнее становится господство Киева с того времени, когда в городах подчиненных киевскому князю земель появляются его воеводы, вроде воеводы Святослава Претича, который правил на «оной стране» Днепра.

Вряд ли такие воеводы сидели в земле радимичей, не говоря уже о вятичах. Были ли в земле радимичей племенные князья вроде древлянского Мала и вятичского Ходоты? Сомнительно. Скорее всего, в их земле правило многочисленное «княжье» из радимичских «лучших мужей», «нарочитой чади», многочисленное, но несплоченное и несильное.

В землю радимичей киевские «мужи» ходили по дань, видимо, не часто, во всяком случае в начале второй половины X в. регулярное полюдье на Радимичскую землю не распространялось, иначе об этом не преминул бы сказать Константин Багрянородный. Между тем в его сочинении среди славянских племен, в земли которых отправляются по осени «русы» из Киева, мы не встречаем радимичей. Описание летописью столкновения с радимичами на реке Пищане свидетельствует о том, что времена их относительной самостоятельности отходят в область преданий. В этом описании указывается и на характер зависимости радимичей. Они не только платят дань, но и «повоз везут». И эти обязанности по отношению к Киеву сохранились у радимичей до времен летописца, «до сего дне». Радимичи должны были не только платить дань-полюдье, но и доставлять эту дань («повоз везти») к речным пристаням или к княжим «местам», откуда она уже переправлялась в Киев.

При этом Радимичская земля — это не Русь в узком смысле слова. «Русь» дразнит покоренных ею радимичей: «пищаньци вольчья хвоста бегають». Эта «Русь» — Киев, «Поле», «Польская земля». Для нее, вернее для ее дружинников, князья «поборяюще по Русьской земли, а ины земли приискаху», для того чтобы отдать им эти земли для полюдья, собираемого сверх обычной повинности в пользу самого князя[608].

Сбором полюдья для княжих дружинников ведала первое время радимичская верхушка, «лучшие мужи», а затем, когда усложнилась система княжеского управления и изменились формы расплаты князя со своими дружинниками, дани и поборы взимались специально на то уполномоченными княжими «мужами», а «лучшие мужи» радимичей вошли в состав дружины киевского князя.

Б.А. Рыбаков указывает на погребение дружинника, расположенное близко от того места, к которому можно приурочить битву радимичей с Волчьим Хвостом. В нем он усматривает погребение не киевского дружинника, а радимича. В могиле найдены панцирь, нож и боевой топор. Находка свидетельствует о выделившейся среди радимичей дружинной прослойке.

Со времен битвы при реке Пищане радимичи окончательно теряют свою самостоятельность. Киевский князь полностью захватывает их территорию, устанавливает и регламентирует определенные повинности.

Мы не можем согласиться ни с мнением М.С. Грушевского, сообщающего, что все события о радимичах перенесены летописцем со времен Олега во времена Владимира, и объявляющего воеводу Волчий Хвост мифической личностью, ни с В.А. Пархоменко, утверждающего легендарный характер рассказа летописца, в основу которого была положена попытка разгадать народную поговорку[609].

Покорением Радимичской земли, лежащей у самого великого водного пути «из варяг в греки», объединение русских земель вдоль этой важнейшей магистрали было окончено.

Закончено было и объединение всего восточного славянства в единое Киевское государство. Русские земли были объединены под одной властью, теперь оставалось их слить в единый массив, а для этого надо было от ратей перейти к заботам «о строе земленем… и о уставе земленем», к заботам о том, как бы покрепче сшить лоскутья, из которых была составлена «аляповатая и скороспелая» «империя Рюриковичей», сплотить их единством власти, управления, законов, порядков, культуры, идеологии, религии.

Ниже мы увидим, как удалось Владимиру разрешить и эти задачи.

Говоря о «ратех» Владимира этого времени, которые мы рассматривали лишь в связи с его борьбой на Западе, необходимо остановиться на походе Владимира с Добрыней на болгар. Под 984 г. в летописи помещен рассказ о том, как Владимир с «уем своим» Добрыней направляется на болгар, при этом русские идут в ладьях, а берегом на конях движутся на болгар союзники Владимира — торки.

Болгары были побеждены, но Добрыня якобы заявил, что они — в сапогах, а следовательно, дани давать не будут, «поидем искать лапотников». С болгарами был заключен мир, и Владимир вернулся в Киев[610].

О каких болгарах идет речь в летописном рассказе? О камских или дунайских?

Ответ на этот вопрос затруднителен, и мнения, высказанные в литературе по этому поводу, самые противоречивые. Чаще всего считают, что поход Владимира имел целью подчинение или во всяком случае поражение камских болгар.

За это говорит то, что в «Памяти и Похвале» Иакова Мниха говорится о том, что противниками Владимира выступали «Сребреныя», т. е. камские, болгары. «Житие Владимира» также говорит о походе на «Сребреныя Болгары» и добавляет: «и на Козары»[611].

Считают также, что поход Владимира на дунайских болгар немыслим потому, что таким образом Владимир оказывается союзником Византии, тогда как Яхья указывает, что после смерти Святослава, во времена императора Василия Болгаробойцы, отношения между Русью и Византией были неприязненными, а Яхья является весьма солидным источником уже хотя бы потому, что он был современником всех этих событий[612].

Обращают внимание и на то, что в эти годы торки были еще очень далеко от Дуная и им там, собственно говоря, нечего было делать. Но есть основания усомниться во всей приведенной аргументации и выдвинуть ряд серьезных возражений.

Во-первых, в некоторых редакциях «Памяти и Похвалы» Иакова Мниха говорится не о серебряных болгарах, а о «Сербянах и Болгарах», т. е. о сербах и болгарах, и единственными болгарами, соседями сербов, могли быть дунайские болгары[613]. Во-вторых, в греко-болгарскую войну 985–986 гг. вмешались, по свидетельству современника, византийского поэта Иоанна Геометра, какие-то «скифы», в которых не трудно усмотреть русских[614]. Об этих же «скифах» упоминает в описании событий 986 г. и Лев Диакон[615].

Из этого, конечно, отнюдь не следует, что русские были союзниками византийцев; они были врагами болгар и пытались, воспользовавшись тем, что болгары были заняты борьбой с греками, повторить времена Святослава.

Что касается самого похода, вернее, его организации, то нам кажется, что гораздо легче представить себе, как русские воины, как обычно в ладьях,