Гражданская война в Испании 1936-1939 - Бивор Энтони

23 августа националисты начали свое третье контрнаступление – оно развивалось между Пуиг-де-л’Алига и дорогой из Альканьиса в Таррагону. Целью было любой ценой захватить гряду Серра-де-Кавальс и подступить к Корбера-д’Эбре. Передовые войска получили в качестве подкрепления корпус «Маэстрасго» Гарсиа Валиньо и теперь насчитывали восемь дивизий, 300 орудий, 500 самолетов и 100 танков. Им противостояла 35-я дивизия между Корберой и Гандесой, 11-я дивизия вокруг Каваллас и 43-я в Пуиг-де-л’Алига. (По словам Тегуэньи, телефонную линию из ставки пришлось чинить 83 раза за одно утро из-за града снарядов.) Республиканские солдаты вешали себе на шею кусочки дерева и кусали их во время бомбежек. Взрывные контузии и непреодолимая усталость от боев случались среди республиканцев гораздо чаще, чем на противоположной стороне, что неудивительно при такой интенсивности бомбардировок.

3 сентября, ровно за год до начала Второй мировой войны, националисты предприняли четвертую по счету атаку, в этот раз против Листера, в горах. После массированного артобстрела они двинулись из Гандесы на Ла-Вента-де-Кампосинес и на следующий день захватили Корберу. В этом секторе они развернули 300 полевых орудий и немецкие 88-миллиметровые зенитки, стрелявшие прямой наводкой по наземным целям[900].

В этой атаке силам Ягуэ удалось взломать оборону республиканцев между секторами V и XV корпусов. У Модесто не было выбора, кроме введения в действие единственного резерва (35-й дивизии) для устранения прорыва. Приказы, которые отдавал при этом Модесто, подчеркивают безумие решения республиканцев держаться. «Ни одна позиция не должна быть потеряна. Если противник захватит хотя бы одну, необходима быстрая контратака – сражайтесь столько времени, сколько понадобится, чтобы позиция осталась в руках республиканцев. Ни пяди земли врагу!»[901]

Через две недели, между 19 и 26 сентября, националисты в упорных боях штурмовали высоты Серра-де-Каваллс, удерживаемые измотанными бойцами армии Модесто. Рохо находился в отчаянии, так как у Менендеса, командующего армией Леванта, и у Миахи не было сил для наступления на их стороне коридора, которое уменьшило бы давление на армию Эбро.

2 октября, после захвата высот Лавалл, националисты достигли Ла-Вента-де-Кампосинес. Еще через две недели они захватили в ночной атаке точку 666 – ключ к Сьерра-де-Пандолс. Сокрушив оборонительные позиции в горах Каваллс, они оставили республиканцев без прикрытия, а потом взяли их в клещи: Ягуэ атаковал в направлении Ла-Фатерелла, а Гарсиа Валиньо отдал приказ о подрыве. «Взрыв, вспышка, падение железных обломков в воду оповестили о завершении сражения на Эбро через 113 дней после его начала»[902]. Генерал Рохо оказал поддержку Тагуэньо при отходе в направлении Аско и Фликса.

У республиканцев, понесших огромные потери, осталась только небольшая полоска земли на правом берегу Эбро. В 4:30 утра 1 ноября, воспользовавшись густым туманом на реке, последние бойцы 35-й дивизии ушли на другую сторону Эбро по чугунному мосту во Фликсе. Через пятнадцать минут решение об уходе принял и Тагуэньо.

Главная ошибка была в том, что это решение не было принято тремя месяцами раньше – теперь же армия Модесто практически прекратила существование. Ее остатки вернулись на позиции, которые она занимала 24 июля.

Терра-Альта представляла собой крайне неудобную местность для кровопролитного столкновения, вылившегося в летнее повторение зимних ужасов Теруэля. Потери националистов составили 60 тысяч человек, республиканцев – 75 тысяч, в том числе 30 тысяч убитых, многие из которых так и остались непохороненными, так как армии Модесто пришлось покинуть горы. Помимо невосполнимых людских потерь, в этой бессмысленной игре было утрачено почти все оружие, необходимое для обороны Каталонии.

Офицеры-некоммунисты были наиболее решительными критиками самой кампании на Эбро и способов ее ведения. Генерал Гамир Улибарри утверждал, что на Эбро пала Каталония. Другие, например полковник Переа, командующий Восточной армией, негодовавший на Рохо, возмущался военными ошибками на протяжении всей операции. Что касается агентов Коминтерна, то они пытались свалить всю вину на Рохо и на Генеральный штаб. Тольятти сообщил в Москву, что армия Эбро осталась без поддержки Центрального фронта из-за «саботажа и вредительства генерала Миахи и других командующих центром»[903].

Искажая действительность в худших советских традициях, Степанов набросился на Генеральный штаб и на Рохо за затягивание операции, которое было, дескать, «расчетом на обессиливание армии Эбро, на лишение ее способности к сопротивлению»[904]. Тот факт, что вся стратегия была разработана Негрином и коммунистами и что армией командовал коммунист, отказывавшийся отступать, естественно, не принимался во внимание. Ущербность всего плана в целом и вовсе осталась за кадром – а ведь очевидно было, что атака в секторе неподалеку от основных сил Маневренной армии гарантировала быстрое неприятельское контрнаступление. Широкая река за спиной в условиях подавляющего превосходства врага в воздухе, при котором было невозможно снабжение, – диспозиция, граничившая с идиотизмом; отказ отойти через неделю боев, показавших отсутствие шансов на достижение поставленной цели, вел к бессмысленному принесению в жертву целой армии, которую было некем возместить. Все это было не просто военной глупостью, а неизбежной расплатой за безумное пропагандистское ослепление.

Пока на Эбро продолжалась бойня, в тылу процветали завышенные ожидания, спровоцированные сверхоптимистической пропагандой. Первые донесения воодушевили даже склонного к пессимизму Асанью – мало кто в Барселоне понимал, что наступление провалилось уже к 1 августа.

Негрин тем временем пытался еще больше подчинить своей власти правительство: 5 августа он собрал заседание Совета министров и запросил утверждения 58 вынесенных смертных приговоров. Кроме этого, он представил проект указа о милитаризации военной промышленности Каталонии и о ее подчинении заместителю министра обороны, а также проект учреждения особого трибунала по делам финансовых спекулянтов, уличенных в вывозе капитала; еще один указ учреждал милитаризацию чрезвычайных трибуналов.

Все эти меры вызвали резкое возмущение пяти министров, в том числе Мануэля де Ирухо и Хайме Айгуадера (брата Артеми Айгуадера, участника событий мая 1937 года). Ирухо откровенно выступил против СИМ и скатывания к диктатуре, а Айгуадер доказывал, что указы Негрина противоречат автономному статусу Каталонии. Но Негрин, невзирая на протесты, добился при голосовании кабинета большинства. Управление цензуры постаралось не дать этой истории огласки: об утверждении смертных приговоров не был проинформирован даже Асанья. Когда известие о спорах все же просочилось, коммунисты поспешили обвинить баска Ирухо и каталонца Айгуадера в участии в «сепаратистском заговоре».