Отец и сын. Николай I - Александр II - Вольдемар Балязин

Император и Крымская война

Николай с самого начала войны пытался руководить ее ходом на всех театрах военных действий, а когда началась осада Севастополя, то не было дня, чтобы он не отправил Меншикову одного-двух писем, в которых вникал во все мелочи кампании, проявляя детальное знание людей и обстановки. Император давал советы, как строить укрепления вокруг Севастополя, чем отвечать на бомбардировки города, как отражать штурмы. Проходило время, а Севастополь стоял нерушимо, хотя все новые и новые дивизии союзников высаживались в Крыму. Но и из России туда же непрерывным потоком шли войска.

Однако Николай чувствовал бесплодность своих усилий и метался, не зная, что предпринять. Зимой 1854 года он с Александрой Федоровной на время переехал в Гатчину, не желая никого видеть, и долгие часы проводил наедине с ней. Его тоска усугублялась тем, что императрица снова тяжело заболела, и врачи даже боялись за ее жизнь. А. Ф. Тютчева, бывшая вместе с царской четой в Гатчине, записала 24 ноября в дневнике: «Со времени болезни императрицы при мысли о возможности ее смерти несчастный император совершенно утратил бодрость духа. Он не спит и не ест. Он проводит ночи в комнате императрицы, и так как больную волнует мысль, что он тут и не отдыхает, он остается за ширмами, окружающими кровать, и ходит в одних носках, чтобы его шаги не были слышны. Нельзя не быть глубоко тронутым при виде такой чисто человеческой нежности в этой душе, столь надменной по внешности. Господь да сжалится над ним и да сохранит ему самое дорогое для него существо в ту минуту, когда у него уже все отнято». Очевидность того, что у Николая «уже все отнято» бросалась в глаза обитателям Гатчины. В тот же день Тютчева писала: «Гатчинский дворец мрачен и безмолвен. У всех вид удрученный, еле-еле смеют друг с другом разговаривать. Вид государя пронизывает сердце. За последнее время он с каждым днем делается все более и более удручен, лицо озабочено, взгляд тусклый. Его красивая и величественная фигура сгорбилась как бы под бременем забот, тяготеющих над ним. Это дуб, сраженный вихрем, дуб, который никогда не умел гнуться и сумеет только погибнуть среди бури».

Перспективу «погибнуть среди бури» Николай оставлял не только для себя. Сильно любя своих сыновей, он послал младших – Николая и Михаила – в действующую армию, чтобы воодушевить солдат и показать России, что свою страну он любит больше своих сыновей. К тому времени Николаю было 22 года, а Михаилу – 21.

Боевое крещение они получили в Севастополе. Прибыв туда 23 октября 1854 года вели себя образцово – не кланялись пулям и не отсиживались в штабах. Они бы оставались в Севастополе и дальше, но из-за тяжелой болезни матери по приказу Николая выехали в Петербург. 11 декабря братья прибыли в Гатчину. Всем, кто их видел перед отъездом в действующую армию, великие князья в эти 2 месяца показались повзрослевшими и посерьезневшими. Они рассказали отцу и матери обо всех своих впечатлениях, чем сильно приободрили императрицу. Однако несмотря на радость встречи, Александра Федоровна была недовольна, что они уехали из армии, и почти сразу же сказала: «Очень радостно увидеться, это дает нам силы для новой разлуки».

Разлука наступила вскоре. Великие князья, не дождавшись Нового года, снова выехали в Севастополь. Вместе с ними был отправлен и флигель-адъютант полковник Волков с личным письмом Николая. В нем царь требовал взять Евпаторию, куда, как он опасался, может высадиться сильный вражеский десант, и тогда армия Меншикова окажется отрезанной от континентальной части империи. Меншиков поручил взятие Евпатории 19-тысячному отряду генерала С. А. Хрулева. Нападение на город было произведено 5 февраля 1855 года в 6 часов утра, а в 10 часов утра все русские орудия, подтянутые к Евпатории на 150 саженей, открыли огонь картечью, начав подготовку к штурму. Когда штурм был отбит, Хрулев, узнав к тому времени, что гарнизон Евпатории состоит из 40 000 человек, приказал отступить, чтобы не терять напрасно людей. Неудача под Евпаторией, хотя и была частным случаем в Крымской войне, оказалась последней каплей горечи, переполнившей чашу терпения императора.

Самоубийство Николая Павловича

Известие о неудаче под Евпаторией пришло в Петербург утром 12 февраля. К этому времени Николай уже неделю болел гриппом и депешу от Меншикова получил, лежа на походной кровати, застланной старым, тощим матрацем, и укрывшись поношенной шинелью с красной генеральской подкладкой, залатанной в нескольких местах. Врач считал, что император заболел легкой формой гриппа вечером 4 февраля. До 9 февраля он по совету врачей не выходил из Зимнего дворца еще и потому, что морозы в те дни превышали 20 °C.

А меж тем из Севастополя шли известия одно хуже другого, из-за чего Николай сильно нервничал и пребывал в постоянном унынии. Придворные понимали, что близящееся военное поражение заставит императора сесть за стол переговоров в качестве побежденного, а этого он не смог бы ни за что перенести. Николай стал раздражительным, несдержанным, склонным к необдуманным решениям. Совершенно странным было желание больного выехать утром 9 февраля на смотр маршевых батальонов. Причем Николай приказал подать себе не теплую шинель, а легкий плащ и, как обычно, открытые сани. Доктор Ф. Я. Карелль сказал: «Ваше Величество, в вашей армии нет ни одного медика, который позволил бы солдату выписаться из госпиталя в таком положении, в каком Вы находитесь, и при таком морозе в 23 градуса». Наследник и слуги стали просить Николая хотя бы одеться потеплее, но он сел в сани и умчался в Манеж, где было так же холодно, как и на улице. Он пробыл там несколько часов, а потом долго еще ездил по городу и приехал домой совершенно больной и с высокой температурой, которая держалась всю ночь. Тем не менее на следующее утро император снова выехал в Манеж инспектировать маршевые батальоны, хотя мороз стал еще крепче, к тому же поднялся сильный, пронизывающий ветер. Вернулся Николай совершенно больным и тут же свалился в постель. Но могучий организм победил болезнь. Утром 12 февраля он уже принимал с докладами и среди прочих сообщений узнал о том, что накануне в Макетном зале Инженерного замка, где стояли макеты всех крепостей России (в том числе и макет Севастополя) видели двух иностранцев, попавших туда неизвестно каким образом и свободно срисовывавших план города и крепости. Макетный зал считался секретным, и ключ от него находился только у коменданта училища – старого заслуженного генерала А. И. Фельдмана, причем тому категорически было запрещено пускать в зал посторонних. Ко всему прочему один из офицеров, бывших в зале, не задержал иностранцев, а просто предложил им уйти, что те немедленно и исполнили.

Николай, узнав об этом происшествии, пришел в страшную ярость и помчался в Инженерный замок. Он стал кричать, как только переступил порог, и выражение «Безмозглая скотина!» и «Старый идиот!» были самыми пристойными из тех, которые царь сказал. Высказав все при офицерах и юнкерах, он выскочил за порог, не попрощавшись, как и вошел, не поздоровавшись. Военные инженеры много раз встречались с Николаем, видели его в разных ситуациях, но столь разъяренным его никто из них никогда не видел. Совершенно расстроенный император вернулся в Зимний дворец, где его ожидало сообщение о неудаче, постигшей Хрулева под Евпаторией.