Английский пациент - Майкл Ондатже

Она присела и обняла ее, вдыхая запах шерсти и горныхлуговых трав. Она подтолкнула собаку к Караваджо, который протянул ей кусокхлеба. Англичанин увидел Караваджо, и у него отвисла челюсть. На секунду емупоказалось, что собака, которую Хана закрывала своей спиной, вдруг превратиласьв человека. Караваджо взял собаку на руки и вышел из комнаты.

* * *

– Я подумал, – сказал английский пациент, – что в этойкомнате, должно быть, жил Полициано[17]. Возможно, вилла принадлежала ему. У тойстены был старинный фонтан. Это знаменитая комната. Они все собирались здесь.

– Это был госпиталь, – тихо сказала она. – А до этого –женский монастырь. А потом сюда пришли войска.

– Думаю, это была вилла Брусколи. Полициано – протежесамого Лоренцо[18]. Я говорю примерно о 1483 годе. Во Флоренции, в церкви СвятойТроицы висит картина, где изображена семья Медичи, а Полициано в красном плаще– на переднем плане. Гений и злодей в одном лице, который сам пробился в высшееобщество.

Было уже за полночь, и у него снова наступил периодбодрствования.

Она даже рада этому, ей просто необходимо забыться иперенестись сейчас куда-нибудь отсюда, потому что перед глазами все еще стоялируки Караваджо с отрезанными пальцами. Караваджо, наверное, кормит бродячуюсобаку на кухне виллы Брусколи, если она действительно так называлась.

– Жизнь тогда была полна кровавых распрей. Кинжалы иполитика, треуголки, турнюры, накрахмаленные чулки и парики. Шелковые парики!Конечно, Савонарола[19] появился чуть позже, и начались сожжения произведенийискусства на кострах. Полициано перевел Гомера. Он написал великую поэму оСимонетте Веспуччи. Вам что-нибудь говорит это имя?

– Нет, – с улыбкой ответила Хана.

– Ее портреты были развешаны по всей Флоренции. Онаумерла от чахотки, когда ей было двадцать три года. Он сделал ее знаменитой,написав «Стансы о турнире», а затем Боттичелли[20] перенес некоторые сюжеты нахолст. Леонардо[21] тоже писал картины на эти сюжеты. Полициано читал каждый деньлекции: по утрам два часа на латыни, а днем два часа на греческом. У него былдруг Пико делла Мирандола[22], видный общественный деятель, но сумасброд, которыйвдруг перешел в лагерь Савонаролы.

«У меня было такое прозвище в детстве. Пико.»

– Да, я уверен: эти стены многое повидали. Этот фонтанв стене. Здесь бывали Пико, и Лоренцо, и Полициано, и молодой Микеланджело[23].Они держали в руках новый мир и старый мир. В библиотеке здесь хранились четырепоследние книги Цицерона. Они открыли новые виды животных – жирафа, носорога,дронта. Тосканелли составил карты мира, основанные на рассказах купцов. Онисидели здесь, в этой комнате, спорили по ночам, а за ними безмолвно наблюдалПлатон, вырезанный из мрамора.

И вот пришел Савонарола, и на улицах раздался его крик:«Покайтесь! Идет потоп!» И все было сметено – свободная воля, желание бытьизысканным, слава, право поклоняться Платону, как Богу. И по всей Италиизапылали костры инквизиции – горели парики, книги, шкуры зверей, карты. Черезчетыреста лет были вскрыты могилы. И что вы думаете? Кости Пико сохранилисьцелыми, а кости Полициано раскрошились в пыль.

Англичанин перелистывал страницы своей книги и читал записина вклеенных страницах, она слушала – о великих открытиях и картах, которыепогибли в огне, о статуе Платона, которую тоже сожгли, ее мрамор расслаивалсяот жары, и высокий лоб мудреца рассекали трещины мудрости, как точные выстрелыв долине, где на холме, поросшем травой, стоял Полициано, ожидая своей участи,и Пико, который мысленно наблюдал за всем этим из своей последней обители, гдеон нашел спасение души и вечное блаженство.

* * *

Караваджо налил собаке воды в миску. Старая дворняга,пережившая войну.

Он сел за стол с графином вина, который дали Хане монахи измонастыря. Это был дом Ханы, и он двигался в нем осторожно, стараясь ничего незадеть и не испортить. Он замечал маленькие букетики полевых цветов, которыеона дарила себе и расставляла в комнатах. Даже в заросшем саду он натыкался на маленькиеквадратики выстриженной травы. Если бы он был помоложе, ему бы все этопонравилось.

Но он уже не молод. Интересно, что она думает о нем? С егоранами, потерей душевного равновесия, щетиной на щеках и седыми завитками нашее? Он никогда прежде не ощущал своего возраста. Другие становились старше, нотолько не он. Он чувствовал, что ему не хватает мудрости для своего возраста.

Он присел, наблюдая, как пьет собака, а потом, вставая,неловко схватился за стол, чтобы не потерять равновесие, и нечаянно опрокинулграфин с вином.

– Ну, тебя зовут Дэвид Караваджо, не так ли?

Они приковали его наручниками к толстым ножкам дубовогостола. В какой-то момент он поднял его, словно обнимая, кровь потоком хлесталаиз его левой кисти, и попытался бежать, но упал. Женщина выронила из рук нож,отказываясь продолжать. Ящик стола выдвинулся и упал ему на грудь, всесодержимое вывалилось на пол, и он подумал, что там может быть пистолет,который пришелся бы ему сейчас очень кстати. Тогда Рануччо Томмазони досталбритву и подошел к нему.

– Ага, значит, Караваджо?

Он был еще не до конца уверен.

Когда он лежал под столом, кровь из кистей заливала еголицо. Он пришел в себя, сбросил наручник с ножки стола, отбросил стул, чтобызаглушить боль, а затем наклонился налево, чтобы сбросить другой наручник. Всезаляпано кровью. Его руки превратились в бесполезные обрубки. Позже, в течениемногих месяцев, он ловил себя на том, что смотрит на большие пальцы рук людей,как будто завидует им. И после этой зверской ампутации он стал ощущать свойвозраст, как будто в ту ночь, когда он был прикован наручниками к столу, в неговлили раствор, который состарил его.