Люди крыш. Пройти по краю - Любовь Романова

Человеческие!

Он вжался в холодную стену, с ужасом глядя на мохнатых грызунов. Крысы больше не казались ему безобидными комками шерсти. Когда же они нападут? Сейчас? Или подождут, пока он сам сдохнет от голода и жажды? Выходит, Сиплый и не думал шутить. С чего он вообще взял, что у горбуна есть чувство юмора?

— Жрите! — завопил Чухонь. — Жрите, гады! Быстрее уже! Ну?

Он не сразу заметил, как тихо стало вокруг. Писк и шуршание прекратились. Крысы сидели на задних лапах. Рядами, как в театре. С минуту они заинтересованно разглядывали его черными бусинами глаз, потом синхронно умыли острые морды и расступились, открывая узенький проход к противоположной стене. Хуже уже не будет, решил Чухонь и двинулся по дорожке, искоса поглядывая на пасюков.

Ничего необычного в том месте, куда привели его обитатели темницы, он не заметил. Стена как стена. Холодная, корявая, покрытая вонючей слизью. Ощупав в сотый раз каждый выступ, Чухонь в отчаянии саданул кулаком по неровному камню.

Вечно с ним что-то случается. Прав был дядька Хрысь, когда говорил: «Крысомать при твоем рождении отвлеклась почистить хвост». Небольшого роста, бесцветный, с острыми чертами лица, Чухонь казался себе недоношенным крысенком — самым мелким в помете.

Вдруг камень под рукой дрогнул, издал низкий стон и уполз вовнутрь. На его месте в полутора метрах над полом открылся квадратный проход. Достаточно большой, чтобы пролезть тщедушному Чухоню. Он подтянулся на руках и нырнул в спасительную щель.

Туннель оказался таким тесным, что ползти приходилось, не отрывая живота от пола. Пахло плесенью и ржавчиной. Влажные стены блестели желто-зелеными подтеками. Наверное, раньше эта труба служила для подачи воды в колодец, пока его не приспособили под крысиный загон.

Чухонь одолевал метр за метром и с тоской думал о родной Норе. Как весело там горят желтые фонарики, как уютно мурлычет шерстокан и бубнит дядька Хрысь. Даже Гоблин с Пельменем теперь казались славными ребятами.

Внезапно туннель закончился, и он замер, высунувшись до пояса из дыры, словно дождевой червь из земляного склона, созданного лопатой рыбака. В обе стороны уходил широкий коридор с высокими сводами. По стенам тянулись черные кишки проводов и тонкие трубы, покрытые капельками воды. Где-то рядом была Нора. Конечно, не своя, чужая, но братья везде братья. Он пойдет к местному бригадиру и расскажет про колодец с крысами. В Братстве законы суровые — Сиплого накажут. А за то, что прикрывался распоряжением Старшего Сына — Крысоматери, еще и язык отрежут! Не мог Глухой отдать такой приказ.

Точно, не мог!

Чухонь бодро шагал по тоннелю, мыслями уже находясь в Норе. Он то и дело принюхивался, надеясь почувствовать братьев, но воздух был наполнен запахом сырости и плесени. С каждым поворотом росло беспокойство: куда же ведет эта дорога, если не к жилью?

Коридор в очередной раз свернул, и Чухонь очутился в огромном зале. Его потолок и стены терялись в темноте, а пол представлял собой гигантскую бетонную платформу. По ее поверхности змеились провода, уходя в круглые отверстия по краям. Из отверстий шел слабый свет, и слышались приглушенные голоса. Чухонь присел на корточки, заглянул в одно из них и едва не свалился вниз от удивления.

Он сидел на крыше бункера тайной резиденции Глухого — главы Норного Братства. Любящего, но строгого Старшего Сына Крысоматери. Того, чей портрет висел в каждой Норе подземного города. Чухонь ощутил прилив восторга. Его руки задрожали, на глаза навернулись слезы — он почувствовал, что все кошмары остались позади. Глухой поможет ему и накажет лысого горбуна!

Сквозь решетку, прикрывавшую круглое отверстие, Чухонь ошалело разглядывал роскошный кабинет Глухого. Это тебе не Нора с деревянными нарами и жгущими кислород буржуйками. Огромную комнату мягко освещали дымчатые шары светильников. Их держали в когтистых лапах позолоченные статуи странных существ, напоминавших одновременно крыс и ящериц. Стены драпировал бордовый бархат. Черные, отполированные до блеска колонны подпирали низкий потолок.

В центре помещения, поразившего воображение бедного Чухоня, находился стол. Он был таким огромным, что человек, сидевший за ним, казался лилипутом, занявшим место Гулливера. Но это только казалось. Глава Норного Братства вот уже без малого тридцать лет занимал свое и только свое место. Его предшественники, чьи кости давно сточила сырость заброшенных коридоров, могли бы подтвердить полное право Глухого жить в роскошных покоях, но никому из братьев не приходило в голову их об этом спросить.

Худой, болезненно бледный, с темной шапочкой зализанных волос, он напоминал унылый гриб, выросший среди позолоты и бархата. Однако трепещущий от счастья Чухонь немедленно прогнал это нелепое сравнение — Старший Сын должен быть образцом красоты и мужества! Этому не могло помешать даже отсутствие правого уха. На его месте зияла окруженная страшными шрамами дыра.

Глухой сидел в огромном кожаном кресле. Позади него во всю стену раскинулось белое полотно с двумя рваными черными полосами. Эмблема Братства.

— Ну, объясни, как это могло случиться? — с обманчивой мягкостью попросил Глухой, и Чухонь задрожал от волнения — он слушал голос Старшего Сына, словно волшебное пение синегрибов.

Перед столом замер широкоплечий человек в плаще из черной кожи. Его лицо походило на гнилую картофелину. Редкие песочного цвета волосы тщетно пытались прикрыть обширную лысину. Кайзер, догадался Чухонь. Начальник личной охраны Старшего Сына. Специалист по изощренным наказаниям и пыткам. Верный хранитель интересов Братства. Тех, кто попадали к нему на допрос, спускали потом в канализацию в спичечном коробке. После Кайзера хоронить было нечего.

Чухонь никогда не видел руководителей Братства так близко. Сидя в своем убежище, он, затаив дыхание, старался не пропустить ни слова.

— Мочи ее, Пельмень, и уходим.

Женька с трудом разбирала слова. Вырываясь из глотки лысого мужика с перебитым носом, они шипели, булькали и превращались в невнятную кашу. Все трое были одеты в черные футболки и спортивные трико. Тот, что говорил, щеголял в ярко-малиновых штанах с розовыми лампасами. Остальные — в зеленых.

Смысл сказанного дошел не сразу. А когда дошел — судорожный вздох замер, так и не став выдохом. Это шутка? Мочить? Но зачем?!

Бежать было некуда. Она сидела, привалившись спиной к холодной стене. Справа — глухой угол. Слева — кусты и тропинка. Раньше, чем удастся встать, подоспеет этот самый Пельмень. Женя попыталась закричать, но из горла вырвался только сиплый писк. Его не услышали даже лысые громилы.

— Клевая телка. Может, сначала того, а потом замочим? — с надеждой спросил Пельмень, облизывая чешуйчатые губы. — Слышь, Гоблин?