Анжелика в Квебеке - Анн Голон

— Ах, аббат, неужели вы полагаете, что дипломатические проблемы можно так быстро решить? Особенно, когда вмешивается пушка… А вы-то что здесь делаете, в то время как должны бы быть среди певчих?

— Я послан, чтобы отнести миро и елей жертвам бомбардировки.

— Как! Эта нелепая канонада принесла жертвы? Что, есть и погибшие?

— Двое. Но их успели исповедать до того, как они испустили дух.

Господин де Фронтенак был в сильном замешательстве и снял шляпу, на этот раз чтобы озабоченно потереть лоб под париком.

— Черт побери! А что говорят их родственники, соседи?

— Это были два негодяя, — сухо заявил викарий. — Никому до них нет дела. Пользуясь отсутствием владельцев, они пытались ограбить дом господина де Кастель-Моржа после того, как в него угодил снаряд.

— Браво, — раздался в толпе голос Виль д'Аврэя. И военный губернатор, рассвирепев, попытался локтями проложить дорогу к нему.

— Но я покорнейше напоминаю вам, — продолжал священник, — что все давно ждут вас на паперти собора. Я прошу вас поторопиться, ваше опоздание недопустимо.

После этого гневного напоминания он приказал своим маленьким спутникам продолжать путь, что они и сделали, громко стуча башмаками и шагая впереди него. Один нес крест, стараясь держать его как можно выше, другой звенел колокольчиком. Большой пес замыкал их шествие с глубокомысленным видом.

Подъем продолжался. Теперь река была у них за спиной.

Подъем был уже менее крут, и дорога расширялась. Дома Верхнего города были просторные, окруженные красивыми садами. Некоторые из них были похожи на маленькие деревенские замки среди лугов и фруктовых деревьев. Они миновали кладбище, расположенное террасами на спуске к реке.

Мощный запах медвежьего сала и дыма донесся до них, когда они достигли перекрестка четырех улиц. Одновременно они увидели, как все обитатели маленького лагеря гуронов, расположившегося позади собора, женщины, дети, собаки поднялись им навстречу. Индейцы выскочили с радостными воплями, танцуя и хлопая в ладоши.

Процессия приближалась к собору, стоявшему на площади, образованной пересечением четырех улиц и имевшей вид звезды.

Собор находился в глубине площади, которая была окружена домами и деревьями и имела небольшой уклон, как и все расчищенные пространства в Квебеке. На паперти собора, очень просторной и далеко выступающей вперед широкими ступенями, находилось впечатляющее собрание священников в парадных облачениях.

Цвет одежды и количество кружев варьировались в зависимости от сана. Самые маленькие дети, поющие в хоре, были одеты в красные сутаны, те, что постарше, в черные. Помахивая кадильницами с ладаном и неся большие подсвечники с зажженными свечами, они окружали епископа, стоявшего на верхней ступени перед распахнутой дверью храма.

Монсеньер де Лаваль был красивый представительный мужчина пятидесяти лет. Митра, венчавшая его голову, делала его еще выше. Он держал в руке епископский посох, отличительный знак его могущества, делающий его пастырем и наставником человеческих душ.

Когда он приблизился, драгоценные камни, украшающие завиток его жезла, вспыхнули на солнце. Его рука в лиловой перчатке, украшенная кольцами, лежала на эмалевой рукояти.

Граф де Пейрак вышел вперед, отвесил придворный поклон и, встав на одно колено, поцеловал перстень, который протянул ему Монсеньер де Монморанси-Лаваль. В тот момент, когда он отделился от кортежа, глухой ропот пробежал по толпе. Не был ли это тот самый «человек в черном», о котором говорила матушка Магдалина? Но он не был одет ни в черное, ни даже в темное, и это вызвало первое замешательство в народе.

Жоффрей де Пейрак разговаривал с епископом и, несомненно, говорил ему о мощах, привезенных в подарок, так как все увидели, как выражение лица епископа, бывшее до того нарочито бесстрастным, наподобие мрамора, вдруг как бы осветилось внезапно пробудившимся интересом.

Анжелике казалось, что слишком долго не представляют епископу Никола де Бардане. Ее несчастный друг по Ля Рошели, прибыв после столь утомительного путешествия, обремененный многочисленными документами и посланиями исключительной важности, был лишен того внимания, которое должны были бы ему уделить. Любой другой на его месте был бы вправе рассердиться.

Анжелика с облегчением увидела, что Фронтенак, возможно по подсказке одного из своих людей, казалось, вспомнил о существовании королевского посланника и объявил о нем со всей торжественностью. Мессир де Бардане, в свою очередь, преклонил колено, набожно поцеловал перстень, но когда епископ начал расспрашивать его о том, как он добрался, господин де Бардане весьма уклончиво отвечал на его вопросы, сказав, что ему, как и всем, не терпится отдать почести святым мощам.

Анжелика, слышавшая лишь обрывки их беседы, была рада, что ему с таким так-том удалось избежать разговора о той малоприятной для него истории со спасением утопающих.

Но вот мессир де Бардане повернулся к ней и сказал:

— Однако, Монсеньер, находясь все-таки на земле Франции, которая слывет самой галантной страной в мире, я хотел бы сам представить вам в первую очередь мадам де Пейрак, чья красота делает честь вашему городу и которая не может не радовать человека с утонченным вкусом, каковым, как мне известно, вы являетесь.

Теперь была очередь Анжелики преклонить колени и поцеловать перстень, который епископ протянул ей достаточно сдержанно. Она почувствовала, что он, как и встретившийся им аббат, старался не замечать ее, и вмешательство господина де Бардане было для всех достаточно неожиданным. Все решили, что посланнику короля не подобало брать на себя роль представления ее епископу и что он превысил свои полномочия, но не могли понять почему.

— Конечно же, я не забыл бы представить графиню де Пейрак, — возмущался Фронтенак, — во что вмешивается этот болван? Хорошенькое начало!

Очень быстро кумушки разнесли слух о необычайной страсти посланника короля к мадам де Пейрак. Таким образом пытались объяснить его странное поведение. Говорили, что еще в форте Тадуссак он влюбился в нее с первого взгляда и теперь не может жить без нее.

Анжелика увидела, что епископ де Лаваль слегка удивлен, и тут же поняла, чем вызвано его удивление: Мессир де Бардане собирался предложить ей руку. Но в этот момент Виль д'Аврэй в который раз «не дал обойти себя» и быстро увел ее за собой.

Матросы внесли раку с мощами святой Перепетуи. Это появление было встречено гулом восторга, любопытства и мистических чувств.

Серебряная рака была поднята высоко над толпой, чтобы все могли ее разглядеть, а затем поставлена перед епископом.

— Какая гениальная и невероятная идея! — прошептал Виль д'Аврэй Анжелике.

— Ваш супруг не мог придумать ничего лучшего, чтобы заставить епископа отнестись благожелательно к переговорам между Новой Францией и вами. Как этому поразительному человеку всегда удается меня удивить? Я ему завидую!