Алмазная скрижаль - Арина Веста

Первый свободный вечер Вадим потратил на обыск собственной комнаты: опытной рукой рылся в шкафу, шуровал лыжной палкой на запущенных антресолях, перебирал чемоданы, но заветная вещица точно в воду канула. Как бывший житель таежного края, Вадим Андреевич знал, что для поимки матерого зверя иногда достаточно добыть надежную, слегка протухшую приманку. Для Каштеляна такой приманкой могло стать оружие, которое он, по непроверенным данным, давно коллекционировал. Наконец откуда-то вывалился пыльный сверток, по-деревенски увязанный пестрыми тесемками. Вадим разорвал путы и высвободил давний гостинец. В коробку были уложены великолепный промысловый нож, ремень и легкий сверток из рогожи. Из свертка сыпались пожелтевшие иглы, обугленные временем веточки, пересохшая смола. Слабый запах соснового бора и можжевеловый дурман растеклись по комнате. Вадим грустно перебирал памятные предметы.

Восемь лет назад он уезжал из родной Кемжи. Мать натолкала полный баул гостинцев да еще подпихнула сухих ломких хвощинок. «Да верес это, верес… Силу большую эти веточки имеют. Как лихоманка привяжется, сила черная по твою душу явится, женщина разлюбит или сглазит кто, так можжевелышком горьким головушку окури, как рукой сымет… Да, вот еще, чуть не забыла, старая: дядя Евстафий тебе на память свой промысловый нож и армейский ремень отказал; пусть, говорит, Дема возьмет, у него работа военная…»

Дядя Евстафий был гордостью костобоковского рода. Дважды приходили на него похоронки, но с войны он вернулся живой и ярый, увешанный медалями «За отвагу»…

Вадим снял самодельные ножны, встал пред пыльным зеркалом и высоко занес руку с ножом, любуясь отражением. Настоящий волшебный меч, как Эскалибур короля Артура. «Его пылающий клинок был непобедим, его ножны обладали способностью излечивать самые жестокие раны». Этот нож был сделан из обломка польской сабли. Сабля была семейным трофеем. Когда-то, незапамятно давно, должно быть в Смутное время, позабытый пращур оглоблей разоружил разбойника, коих без числа металось по всему Северу в жажде грабежа. Костяной эфес со временем обветшал, но клинок еще долго служил на промысле. После кто-то из пращуров смастачил из остатков сабли нож, да какой! Отполированное лезвие сияло солнечным блеском и ловило самый малый дых, именно так теплым дыханием проверяли в их краях настоящую сталь. Рукоять была выточена из моржовой кости и обмотана тюленьей жилкой, чтобы нож не скользил в руке. На крыже сверху – накладка: рыцарский герб с вензелями. Усики у ножа – серебряные, литые, снятые с сабли: рогатые оленьи головки смотрят в разные стороны. Тяжелое, но очень надежное оружие. Вадим сложил газеты высокой стопкой и провел лезвием над бумагой. Нож бесшумно раскроил пухлую бумажную кипу. Теперь можно щупать этого Каштеляна, как теплую курку. Коллекционеру не устоять перед такой красотой и редкостью.

…Мягкий грассирующий баритон на том конце провода выпытывал:

– А по какому поводу? Никакого Покрышкина не знаю… Квазимодо, говоришь? Плохо слышу… Есть клевое «перышко»? У кого есть? У тебя… – Каштелян задумался. – Ладно, мужик, позвони вечером, я подумаю… Хотя… Цирк на Цветном знаешь? В семь вечера, напротив, в сквере. У меня «пежо» синий. Будешь торчать? Ну, бывай…

К встрече с Каштеляном Вадим Андреевич готовился как в разведку. Дней за пять до намеченного выхода перестал бриться и мужественно терпел насмешки Исхакова. Работа над образом требовала осторожности и фантазии. Старый «рыбацкий» свитер Вадим надел на голое тело, на плечи набросил стеганку в стиле милитари, ватные штаны для зимней постовой службы заправил в ношеные кирзачи. Выломал кокарду и опустил уши старой форменной ушанки. За спину повесил истертый вещмешок. Потоптался перед зеркалом. Не хватало какой-то завершающей детали. Он перепоясался ремнем дяди Евстафия и ощутил, что готов к любым подвигам. Сквозь пыльную амальгаму на него хмуро смотрел небритый амбал полууголовного вида. Вот только руки могли выдать «музыканта», но если не снимать варежек из овчины, то камуфляж вполне мог обмануть даже бывалого.

Через час Вадим Андреевич прогуливался по Цветному бульвару. Автомобильные фары рубиново подсвечивали сумерки. Гуляющий по бульвару люд слегка шарахался от небритого детины.

Из темно-синего автомобиля на обочину бульвара выпрыгнул обритый наголо человек, беглым взглядом вычислил Вадима, привычно зыркнув по сторонам, двинулся к нему.

– Хелло!

Губы у Каштеляна оказались толстые, почти негритянские, лицо – сухое, крепко сжатое, а глаза – маленькие, светлые, неподвижные, как у затаившейся в подводных зарослях щуки. Яркий импортный загар покрывал его лицо, что на исходе зимы отдавало роскошью и дорогим пижонством. Череп Каштеляна был выскоблен бритвой, брови тоже пошли под нож, отчего голова казалась непристойно голой.

– Здорово, – отозвался Вадим, чуточку надавив на «о», но так, чтобы было вполне привычно, и протянул руку в варежке.

Каштелян спрятал ладонь в карманы кожаной куртки. Брюки были тоже кожаные, лаково отсвечивающие в неоновых всплесках, и, должно быть, стоили дорого.

– Ну, чего там у тебя, показывай, – бросил он, привычно озираясь по сторонам.

Вадим развернул ветошку с сокровищем, искоса наблюдая за коллекционером: человек поджарый, тренированный, за километр видать. Мог ли такой убить? Вполне. Жесток, развязен… Держится с нагловатым спокойствием и полупрезрительным покровительством.

– Да, вещица занятная. Что за нее возьмешь?

– Только обмен. Я проездом, у меня ночью поезд на Воркуту.

Вадим чувствовал, что Каштелян колеблется…

– А чего тебе надо-то?

– Да есть одна маза… Мне бы коллекцию твою глянуть, я бы выбрал. – Вадим играл под провинциального лохаря, обычно этот образ ему давался без натуги.

– Коллекцию, говоришь? – «А чем докажешь, что ты не подстава?» – промелькнуло в глазах Каштеляна, мгновенно ставших цепкими, как репьи. – Хотя можно и посмотреть… Ладно, поехали… На месте разберемся насчет обмена. А что тебя интересует?

– Мне бы современное вооружение – американский спецназ!

– Сразу видно знатока. Ну, дуй к машине.

В неприбранной квартире вопила стереосистема. Каштелян походя набросил полосатый плед на сбитую постель. Смахнул в мусорное ведро недопитые бутылки и куски торта.

Вадим закурил, оглядывая богатые, но запущенные хоромы.

– Сидел? – с внезапным участием спросил Каштелян. – Куришь как зек, в кулак, чтобы огня не видно.

– Так еще и в засаде курят… – добавил Вадим.

– Ну что, спецназовец, пошли.

Одна из дверей гостиной была металлическая, сварная, облепленная запорами. Каштелян по очереди повернул несколько сейфовых рубильников. В темной комнате сам собой зажегся свет. Желтый полупрозрачный человеческий череп медленно вращался под потолком. Из глазниц выходили рубиновые лучи. Каштелян зажег еще несколько дневных ламп.

Вадим прежде никогда не видел такой необычной коллекции. Никаких пыльных ковров с ятаганами на гвоздиках. Все стены небольшой квадратной комнаты без окон были обиты темными нестругаными досками и до самого потолка утыканы ножами. Вдоль стен щетинились кинжалами деревянные плашки. Мечи, сабли и рапиры покоились в кожаных ящичках с бархатными донцами.