Тень Казановы - Наталия Яровая

— Ой, мамочка! — тихонько воскликнула Ирочка.

Она забралась в ванну и почувствовала невероятное блаженство. Девятнадцать часов пути — не шутка. Но интересное дело, чем большее удовольствие и расслабление чувствовало ее тело, тем неуютнее и тревожнее становилось на душе.

Поначалу она даже не могла понять, что ее гложет. Похоже, что это — обида. А может — оскорбленное самолюбие? Но что, что же не так?

Обиделась, что маму с папой на свадьбу не зовут? Так ведь и правда им это не по карману. А Дэвид, в принципе, не обязан новым родственникам дорогу оплачивать.

Может, свадебный контракт не нравится? Но опять же, у них так принято. Да в общем-то — логичное дело. Особенно для богатых. А разве на рациональное и логичное можно обижаться? Ведь она — девушка не капризная, не взбалмошная. Тогда в чем дело?

Может, в испытании, что ей устроили? Проверка на вшивость! Изучали на расстоянии, о себе ничего не открывая… Хотя и это понять можно, им, богатым, очень не хочется, чтоб невесты в них только мешок с деньгами видели. Да, американки ушастику Дэвиду вряд ли подойдут — они любовь жалостью не подменяют. И независимые больно, а в случае развода отсудят куш немалый. Вот и присмотрели Ирочку из полунищей России. Хорошую девушку, неизбалованную. Мол, такой и мотель дворцом кажется. А значит, за жизнь в замке вообще по гроб благодарна будет.

Чем больше размышляла Ирочка, тем обиднее ей становилось. И за себя, и за маму с папой, и за гардеробчик свой, и за страну свою — экспортера невест.

На другой день Дэвид попросил ее спуститься в холл, чтоб контракт обсудить. Ирочка вышла из комнаты, пошла вниз по широкой лестнице. В душе ее боролись разные чувства, и она даже просила мысленно Матерь Божью поддержать ее, помочь сделать правильный шаг.

Дэвид встретил ее, провел в кабинет. Там подал бумаги. Ирочка бумаги взяла, но читать не стала, а вместо этого сказала, глядя в глаза малышу Дэвиду:

— Прости меня, Дэвид, но свадьбы не будет.

Повисла пауза. Дэвид хоть и властный да жесткий, а в глазах растерянность мелькнула.

— Почему, Ирэн?

— Я сожалею, Дэвид, но ты не прошел тест.

— Какой тест, Ирэн?

— На искренность.

Сердце! Господи, как болит сердце! Умирать, видно, время пришло. Но умру счастливой. Я люблю… Влюбленная старуха… Кто бы мог подумать, что такое случится со мной? Семидесятилетняя женщина влюбилась, как гимназистка! Влюбилась!

От взгляда зеленых глаз с чертями в моем старом, изношенном сердце произошел взрыв. Любви все возрасты покорны… Гёте в девяносто лет полюбил молодую девицу. Почтенный Петрарка — юную Лауру… Да мало ли! Алла Борисовна, наконец. Вон что вытворяет, правда, помоложе меня гораздо! Любовь! А куда денешься?

Вот и меня постигло чудо! Спасибо тебе, Господи! Помереть ведь уже могла и ничего такого не изведать. А тут — жизнь другой стороной развернулась. Яркой, как плакат. И на плакате — большими огненными буквами: СЕРЕЖА! Каждое утро — как солнце взошло.

Думать о нем — мало. Говорить, говорить, говорить! Со всеми подряд. Слушать про него. Впитывать каждую мелочь… Да стыдно. Нельзя так. Удивятся, засмеют. Будут полоскать: Валенрад (уже смешно, но это моя фамилия) Евгения Августовна (еще смешнее), тихая незаметная 6абуська, влюбилась в молодого преуспевающего бизнесмена, гуляку и шалопая — Сергея Безуглова. Как могла? Интеллигентная женщина, библиотекой раньше заведовала, стихи в серышевском журнале два раза публиковала. А туда же!

Так что держусь. Сама с собой только и разговариваю. Без устали. Как скупой рыцарь — монетку к монетке, так и я — каждый взгляд его, любое слово, жест в памяти складываю, берегу, любуюсь, храню.

Пушкин будто с души моей писал! А сама я вдруг трехстишия сочинять начала, как японцы.

Или вот еще:

Смешно? Конечно смешно. А больно как! А как сладко! Столько сердец живут в ожидании такого чувства! А ко мне пришло! Правда, как трамвай, не по расписанию.

А тут еще сердечный приступ на службе со мной случился. Дома лежу. Тоскливо. Не оттого, что врачи предынфарктное состояние ставят, а оттого, что Сережу вторую неделю не вижу. Хотя приступ этот моим же союзником оказался. Ненаглядный мой Сергей Викторович как раз тогда ключи от офиса своего сдавал. Зашел ко мне в вахтерскую. Специально зашел. Чтоб благодарность выразить за подарок мой. Я сюрприз ему в тот день преподнесла, к празднику Седьмого ноября. Корзинку с цветами вывязала! Своими руками. Красиво вышло.

Еще в Серышеве, в нашей библиотеке я кружок вела. Макраме и вязание крючком. Мы с девочками там такие вещи вязали! Платочки, кашпо, скатерти. Салфетки узорные сильно потом крахмалили, на формочки надевали и высушивали. Потом формочку убирали, как подсохнет, — вазочка кружевная или розеточка готова!

Я долго до этого думала, чем бы Сергея Викторовича удивить. И решила вывязать ему корзиночку и в нее цветы вязаные же вставить. Месяц трудиться пришлось. Всю свою душу вложила. В удовольствие было. Тамарин шарфик зеленый распустила — на листочки пошел. Тамара сначала ругалась, говорила, что к шарфику привыкла, десятый год носит. Потом успокоилась. Увидела, что и вправду красота получается.

Колокольчики я белыми связала, а розы — разного цвета: одну белую, две — красные. Две — желтые. Ну а листочки, понятно, зеленые. На саму корзиночку серое мулине пошло — спасибо, нитки эти из Серышева с собой привезла. Добро всякое в доме пооставляла, а мулине взяла. Как сердцем чувствовала — сгодится!

Как раз к Седьмому ноября и успела. В открытке пожелание ему написала, Маяковского немного перефразировала: «Светить всегда, светить везде! До дней последних донца! Светить — и никаких гвоздей! Вот лозунг твой и солнца!» В корзинку вложила. Вечером перед праздником вместе с уборщицей Надей в его кабинет вошла и на стол поставила.

Пусть ему приятно будет! Я бы и не такое для него сделала. Да что могу? Старая уже. Бедная.

На другой-то день он на вахту ко мне и заглянул. Спасибо сказал. И еще — что никогда не видел вязаных цветов и что руки у меня золотые. И руку мне при этом поцеловал. Тут-то сердце мое и забилось как раненая птица. В голове зашумело. В глазах белым-бело стало. «Скорую» вызвать пришлось. Уколы делали. Давление мерили. Сергей-то Викторович не ушел никуда! Рядом был. А потом, как полегчало мне немного, домой отвезти взялся.