Фарт - Борис Седов

Камера приличная – это понятно. Тюремная администрация знает, что если сунуть уважаемого человека туда, в общую камеру, где теснится всякая шваль в количестве рыл восьмидесяти, то ничего хорошего из этого не выйдет. Это и ежу понятно. Но не только в этом дело.

Меня повязали ровно после моего отказа сотрудничать с федералами, а точнее, – с Игроками этими. И теперь, если мне не отказывает соображение, следовало ждать очередной встречи с ними. Потому что, как я понимаю, они просто так человека в покое не оставят. Они не скажут, не хочешь, ну и ладно. Не-ет… Они будут домогаться меня, и укачивать, и утаптывать, но своего добиться постараются. Да я особенно и не против, вот только мне нужно обязательно знать, во что меня втягивают. Быть просто фигурой в чьих-то руках – не для меня. Хотя, если верить этому генералиссимусу Наринскому, именно фигурой я все это время и был.

Вот ведь ерунда какая получается!

Это, значит, я прыгал, скакал, отстреливался, по пещерам лазил и вообще суетился, как бешеный скорпион, думал, ах, какой я ловкий, неуязвимый и умный, а на самом деле кто-то меня за ниточки дергал и кивал, молодец, Знахарь, правильно, вот тебе косточка, прыгни еще разочек!

Косточка…

И тут мне в голову пришла очень неприятная мысль.

Может быть, и Наташа была косточкой?

То, что она была приманкой с самого начала, когда мне ее подсунул генерал Губанов, понятно. Но потом ведь все по-другому пошло, а она так косточкой и осталась, что ли? Только уже от другого хозяина? Или сразу от другого, только Губанов об этом ничего не знал?

А Маргарита?

Тоже косточка?

Ну, она-то, конечно, косточка сахарная, мозговая, за такой, даже зная, что она в чьих-то руках, прыгать будешь с дорогой душой. Хотя… Одно другого не исключает. Может быть, они обе и подставные девушки, но в том, что их чувства ко мне были совершенно искренними и настоящими, я был уверен совершенно. Уж в этом, несмотря ни на какие рассуждения о том, что женская душа – потемки, я не сомневаюсь ни минуты. Вспомнить хотя бы последние мгновения Наташи. Ведь она умерла у меня на руках…

Да и Маргарита не врала, когда говорила, что любит меня.

Нет, Знахарь, тут все в порядке.

Ладно, проехали.

Значит, я им нужен, значит, ждать мне встречи с Наринским или с Маргаритой.

Лучше, конечно, с Маргаритой, оно приятнее, но с Наринским тоже нормально. Он мужчина, а об умных и сложных вещах лучше все-таки с мужчиной разговаривать.

Рассуждая обо всей этой бодяге, я потягивал пивко, потом закурил, и в это время в двери загремел ключ. Ишь ты, не прошло и часа, как меня на нары уложили, а уже беспокоят. В том, что это пришли именно по мою душу, я не сомневался.

Ну что же, будем надеяться, что это не мочить меня пришли.

Тьфу-тьфу-тьфу!

Дверь распахнулась, в коридоре мелькнуло плечо вертухая, который держался за задвижку, и в камеру вошел седой представительный мужик небольшого роста…

Его морщинистое лицо было покрыто приятным загаром, он был чисто выбрит, очень аккуратно одет, и при его появлении мои соседи не торопясь, но и не ленясь, поднялись с коек. Мужик кивнул им, и они дружно завалились обратно.

Обернувшись к вертухаю, мужик кивнул и ему, и дверь с особым тюремным звуком, разнесшимся по гулкому коридору, захлопнулась. Остановившись посреди камеры, мужик сложил руки на животе и, чуть подняв голову, дружелюбно посмотрел на меня.

Понятно, подумал я, – вот для кого коечку свободную припасли, – и не торопясь слез со своей шконки.

Мужик шагнул ко мне и протянул руку.

– Савелий, – сказал он, – по погонялову – Пастух.

– Константин, – в тон ему ответил я, – по погонялову – Знахарь.

– Ну, тебя-то кто не знает! А я тут смотрящим. Бутырку, стало быть, пасу.

– Понятно. Присаживайся, Савелий!

И я, будто давно уже был главным в этой келье, гостеприимно повел рукой в сторону небольшого стола, который, как всегда, был центром событий в микроскопическом мире тюремной камеры.

– Таран, организуй сам знаешь чего, – сказал я.

Таран, сухой, как вобла, но жилистый и, судя по всему, очень сильный мужик, сидевший за убийство продажного, но строптивого мента, кивнул и, поднявшись с койки, занялся угощением. Мы же с Пастухом уселись по обе стороны стола, покрытого сложенной вдвое белой простыней и, благожелательно поглядывая друг на друга, закурили.

Торопиться в тюрьме некуда, да и присмотреться друг к другу, прежде чем трещать языком, не мешало. Физиономистика – штука хорошая, и опытные зэки владеют ею в совершенстве. Сам я таким уж опытным зэком, понятное дело, не был, все как-то не получалось отсидеть солидный срок – меня постоянно тянуло на приключения в вольном мире, но читать по лицу я тоже умею. Так что сидели мы, дымили и смотрели, как Таран накрывает на стол.

Остальные соседи по камере тоже немного зашевелились, но в основном для того, чтобы устроиться поудобнее. Это, стало быть, чтобы лучше был виден и слышен разговор двух авторитетов, которыми мы с Пастухом как раз и являлись.

А разговоры авторитетов – дело интересное. Особенно, если один из них личность легендарная, вроде меня. На лицах нашей публики так и читалось здоровое детское любопытство. Ведь каждому интересно, какие новости принес человек с воли, какие новые байки ходят среди урок, да и вообще – может прозвучать вдруг что-нибудь важное. Как любил говаривать один сиделец – какая параша насчет скакухи? В общем, пока там Таран бациллу нарезал, мы с Пастухом открыли по баночке пива и не торопясь начали разговор.

– Тут, знаешь, – заговорил Пастух, – когда народ прослышал, что в Бутырку самого Знахаря везут, такое началось!

– И что же началось? – вежливо поинтересовался я, прихлебывая пиво.

– А началось, как в книжке – «вот приедет барин, барин нас рассудит».

– Знакомая песня. Слушай, Савелий, я хочу сразу договориться кое о чем.

– Давай говори, – кивнул Пастух и отпил пивка.

– Я Знахарь – вор в законе, авторитет и народный герой. Все это очень хорошо. Но пусть этим все и ограничится. А то получается как: только я появляюсь где-то в обществе – и начинается. Тех рассуди, этих разведи, правилово проведи, скоро, блин, прапорщики начнут со своими проблемами в очереди стоять. Малявы валят, как рождественские открытки. Надоело! У меня своих геморроев хватает.

Я помолчал и спросил:

– Ты меня понимаешь?

Пастух кивнул и, закуривая, сказал сквозь дым:

– Ох как понимаю.

– Вот и хорошо. Так что, если кто-то будет меня домогаться, скажи, что Знахарь учит политэкономию – в депутаты готовится – и просил его не беспокоить. Годится?

– Годится.