Убийство по-французски - Мартин О'Брайен

Следовало быть более осмотрительным. Теперь он стал таким. Ведь, похоже, кто-то собирается получить с него за эти забавы.

Это было не то лицо, которое Жако ожидал увидеть. Из прошлого. Из-за завесы лет.

В какой-то момент, сидя в «Молино» в кабинете при кухне со стеклянными стенами, Жако был уверен, что ошибся. Не может быть. Не Дуасно. Но на старом одутловатом лице, мелькающем между раковинами в выложенной плиткой и заполненной паром моечной, Жако узнал бегающие глазки, крючковатый нос, высокие треугольные, как у клоуна, брови. Дуасно. Точно. После стольких лет. В желтых резиновых перчатках до локтей. И он старается привлечь внимание.

Жако не планировал заходить в «Молино». Но ведь он вообще ничего не планировал из того, что сделал, высадив Гасталя возле управления. Просто возвращение в пустую квартиру было для Жако не особенно приятной перспективой. Поэтому он отложил его, припарковал машину на рю Тьер и занялся делом — холодный «Гиннесс» в «О'Салливан», следующая выпивка на пристани в «Бар-де-ла-Марин», перед тем как прошлепать по рю Нео в «Ла Карнери» за стейком и материнским вниманием со стороны Гасси, жены хозяина. Улыбка Гасси, в пятьдесят лет одетой как в тридцать, была такой же широкой, как ее бедра, а юбка такой же короткой, как ее дыхание. Жако обожал ее; и она обожала его.

«Ла Карнери», городское бистро, где в цокольном этаже подавали только мясо, а в полуподвальном только рыбу, выглядело именно так, как должно выглядеть в понедельник после девяти часов вечера — одни уже заканчивали трапезу, другие только начинали, — но было не настолько заполнено, чтобы любимое место Жако в закрытом ширмой уголке оказалось занятым. На столе, усеянном хлебными крошками, еще стояли грязные тарелки, но стулья были так же пусты, как оставшаяся там бутылка и стаканы. Он кивнул Леону, шеф-повару, для поднятия тонуса взял в баре marc[17]и сел за столик. Секунду спустя примчалась Гасси, отправила официантку, захлопотала, закудахтала, прибирая стол.

— Как давно, мсье Даниель, мы вас не видели... вы выглядите бледным и похудевшим, вам нужно немного набрать в весе и к кому-нибудь сходить на ночь. — Она развернула салфетку, воспользовалась ею, чтобы смахнуть остатки крошек с клетчатой скатерти, затем расстелила ее у него на коленях. — Можете не говорить. Pave?[18]Чуть-чуть прожаренный?

Жако улыбнулся, кивнул.

— И demi[19]. Бандоль, — добавил он, когда Гасси собралась уходить.

Пока Жако ждал стейк и вино, он решил, что у него есть два варианта. Думать о Бони или о работе. Он выбрал работу и принялся размышлять о деле, занимающем почти все его время, об убийствах, которые расследовал с Рулли и остальными ребятами его группы. Он прокручивал в голове факты, чтобы понять, не упущено ли что-то, обдумывал связи, которые им удалось установить. Это было похоже на дорогу домой, он знал ее наизусть.

Три трупа за последние три месяца. Три молодые женщины. Учительница начальных классов Ивонн Баллард утоплена в собственной ванне. Продавщица Жолин Грез брошена в фонтан в Лоншане. И вот обладательница татуировки, снимок которой лежит у него в кармане; труп найден в озере за Салон-де-Витри. Это если не учитывать четырех обнаженных тел, выброшенных морем на берег между Карри-ле-Руэ и Тулоном с прошлого лета. Эти трупы тоже можно было бы считать жертвами убийства, если бы не отсутствие сходных следственных улик — всякие следы, способные указать на преступление, были давным-давно уничтожены рыбами и камнями за недели, в течение которых тела находились в воде. Четыре явных и четыре «возможных» убийств за неполные двенадцать месяцев. Быть может, других они просто не обнаружили. И никогда не обнаружат.

Но всюду присутствует вода — морская или пресная, — женщин обязательно одурманивали, насиловали и топили. И пока ни одного подозреваемого, никого, чтобы допросить. Полицейские внезапно появлялись у родственников и друзей Грез и Баллард. Ничего. Никаких зацепок и ниточек. Ноль совпадений или неувязок. Ничего, на что могло бы среагировать отмеченное чутье Жако, что дало бы ему пищу для размышлений. Кропотливое, трудоемкое расследование без какой-либо отдачи.

Но теперь, когда у них на руках третья несомненная жертва, Жако почувствовал, что они сдвинулись с места. На этот раз девушка из Салон-де-Витри подскажет им направление движения. В этом Жако был уверен. И татуировка является исходной точкой.

Спустя два часа pave был уничтожен, выпито три бутылки вина вместо одной. Жако стоял возле своей машины, раздумывая, стоит ли ехать домой. Он покачал головой, положил ключи в карман и решил прогуляться. И таким образом через десять минут оказался перед «Молино». Расположенный немного в стороне от Ке-дю-Порт — его раскрашенные окна обрамлены провисающими, хлопающими на ветру алыми навесами — «Молино» был извечным атрибутом Старого порта. В нем вот уже пятьдесят лет неизменно подавали лучшую буайбес[20]в этом городе рыбных похлебок. Если бы не стейк Гасси, Жако сел бы и заказал главное блюдо ресторана. Поэтому он по-приятельски подмигнул мэтру и направился в подвал. Младший из Молино, которому на вид было никак не меньше семидесяти, колдовал над лимонным суфле, протыкая ножом его обсыпанную сахарной пудрой шапку и вливая из маленькой рюмки водку в парящие лимонные внутренности.

Именно в кабинете Молино, дожевывая последний кусочек лимона, с влажными от сладостей губами, когда старик отправился попрощаться с кем-то из почетных клиентов, Жако заметил Дуасно. Тот кивнул в сторону задней части ресторана и поднял вверх обтянутую желтой резиной пятерню.

Пятью минутами позже Жако, как всегда, побывал в объятиях Молино, поблагодарил его за суфле и пошел к черному ходу, мимо мусорного бака с ресторанными отходами, в темный мощеный двор, заполненный тенями. Он оглянулся по сторонам. Ни движения, ни звука.

— Мя-я-я-у-у.

Жако невольно улыбнулся и повернулся на звук.

Демонстрируя в улыбке меньшее, чем помнил Жако, количество зубов, из-за мусорного бака появилась знакомая долговязая фигура.

— Сколько лет, сколько зим, — протянул Дуасно. — Прекрасно выглядишь, Дэнни.

Жако хотел бы сказать то же самое старому приятелю. Рукопожатие было крепким и искренним, но лицо помятым и испитым.

— «Ночные коты».

— Ты помнишь, — улыбнулся Дуасно.

— Конечно, — ответил Жако.

«Ночные коты». Их банда. Дуасно — вожак. Не потому, что самый старший, а потому, что самый хитроумный. Настоящий заводила. Мог придумать все, что угодно.

Дуасно отпустил его руку и повел через двор в сторону улицы.