Степан. Повесть о сыне Неба и его друге Димке Михайлове - Георгий Шевяков

бомжующих грязнулей. И не менее поразительные слова услышал он от старика-шамана, когда отправлял — достал все-таки старик — его восвояси. «Пусто гнездышко, капитан. На твое счастье пусто. Надолго ли?» — с этими словами вскарабкался тот в вагон поезда, справедливо полагая, что одному ему башкирский самолет в небе не удержать.

Долго вечером того дня обсуждали они эти слова с генералом и остановились на том, что пусть поиски на улицах продолжаются, а сам капитан плотнее займется окружением жертв и жителями ближайших к месту преступления домов.

Знакомые жертв, как и следовало ожидать, не блистали талантами. Банда Сливака — банда она и есть банда, как бы ее не называли группировкой или бригадой — вот уже четвертые сутки сидела поодиночке в комфортабельных подвалах ФСБ, где унитаз совмещал роль умывальника и никогда не гас электрический свет. Поначалу все они в один голос клялись, что ничего не знают. Что Жмых, Мосол и Серый — так именовались убиенные в кругу друзей — ни в чем предосудительном замечены не были, а если и творили какие-то свои дела, никогда не делились ими с товарищами. На вторые сутки непрерывных допросов с применением, чего уж греха таить, специальных средств, выяснилось, что любили они измываться над девчонками, особенно безропотными продавщицами в киосках, с которых собирали дань. Добрый десяток девушек в приватных беседах подтвердили сказанное. Но более ничего узнать не удалось. Были как жертвы, так и их друзья мелкими, пакостными и ничтожными тварями, которых только воля судьбы и отсутствие порядка среди людей вынесла на поверхность вод.

Самого Сливака — Вячеслава Сливакова сорока лет отроду, — найти не удалось. То ли он скрывался в городе на потайной квартире, и тогда вероятность познакомится с ним, когда дома и гаражи прочесывались тщательней, чем прическа парикмахером, была более чем велика; то ли выехал невзначай за город, и тогда встреча с ним откладывалась на неопределенное время. Объявленный во всесоюзный розыск, как якобы закоренелый убийца, чей портрет красовался на каждом столбе по всей России, он непременно попал бы в руки закона, если еще был жив. Последнего вероятия капитан Харрасов отнюдь не исключал.

Именно капитаном и стали в те дни собираться и анализироваться слухи о всякого рода невероятностях в городе. О случайных спасениях, глупых поступках, пакостях, что, любя, устраивали друг другу люди, о всякого рода чертовщинках и дьяволинках, как назвал их генерал, которому Харрасов доложил о намерениях. Познакомился он и с Васей Мерседесом, и с тугими животами, что оккупировали офисы на Советской площади города. Смутные описания огромного детины и щуплого гипнотизера стали достоянием оперативников. Наблюдение повсюду было усилено и вкупе с другими действиями доблестных в мирное время органов, о чем упоминалось ранее, принесли неожиданные для обывателя результаты. Город стал чист, как никогда. Карманники, не успев сунуть руку в чужую сумку, оказывались сжатыми дюжими и бесцеремонными ребятами, которые после оформления третьего или четвертого протокола в отделениях УВД с их придирчивостью и мелочностью в деталях, меняли тактику. На пятый и следующие разы, выбрав укромное, не просматриваемое по уверениям сослуживцев место, они так дубасили воришек, что кривая сломанных пальцев и ребер по городу согласно медицинской статистики резко подскочила вверх. Родители перестали бояться выпускать детей на улицу. Девушки смело резвились стайками на вечерних улицах, и осмелевшие подростки добросовестно провожали их в темноте домой, изучая попутно великую науку анатомию вкупе с, чего уж греха таить, физиологией.

Сам же Харрасов постепенно свирепел. Ничего не получалось. Деревенский парень, чье здоровье не могли угробить университет и институт, которые он одновременно закончил, сох буквально на глазах, и от девяноста килограммов его веса оставалось меньше восьмидесяти. Отчаянье, ни что другое, как он сам позднее признался, заставило его обратить внимание на мельчайшее обстоятельство: по словам одного из свидетелей происшествия, когда из машины под всеобщий гул выносили трупы, слабый мальчишеский голос за его спиной произнес фразу «сделал, чтоб неповадно». «Что стояло за этой фразой?» — вот какой вопрос задал себе Ильдар Харрасов и пошел по пути самого сомнительного на первый взгляд ответа. По третьему и четвертому кругу стал он самолично расспрашивать свидетелей обнаружения трупов: и кто когда подошел, и кто где стоял, и кто был рядом, и кто что говорил, и что кто слышал. Десятки схем изрисовал он вместе с усердными своими собеседниками, и постепенно, пусть и неточно и неопределенно вырисовывались два-три мальчика, что стояли в кругу любопытствующих. Были они по словам свидетелей и беленькими и черненькими, и высокими и низкими, и худыми и толстыми. С каждым мальчишкой из соседних дворов переговорили затем менты и фээсбэшники, не доверяя столь тонкое дело участковым. Двое из тех, кто действительно там был, на самом деле проживали неподалеку, и выяснить это не составило особого труда, так как на их слова и ссылались окрестные пацаны, говоря о драме на пустыре. Но ни один их них не говорил, по их собственным словам, «неповадное». За каждым из них и за всеми их близкими и родными, тем не менее, было установлено неусыпное наблюдение, словно ненароком со стаканов и дверных ручек отбирались отпечатки пальцев, и отсылались в Москву волосы на анализ для сравнения с найденными в машине. Темным пятном в этом ворохе забот оставалось упоминание о третьем мальчике, которого они никогда прежде не видели, невысокого и вроде бы черноволосого. Всех черноволосых мальчишек в радиусе километра, и прежде всего близ отмеченного еще алтайским шаманом перекрестка улиц Российской и Уфимского шоссе и трех улиц в Черниковке занесли в особый список, но, благодаря опять-таки какой-то звериной осторожности капитана, ни с кем из них не беседовали, только издали наблюдали. Особо и теперь уже срочно, по указанию генерала, были отмечены те, у кого были привлекательные и молодые родственницы. И у этих то девушек словно ненароком изымалось хоть по одному волосу, тут же передаваясь в генетическую лабораторию в Москву.

Круг сжимался.

Еще более, наверное, высох бы капитан, если бы узнал, что не одно его ведомство увлечено таинственной загадкой. Наверняка появились в городе вроде бы случайные командировочные, и посланцы зарубежных фирм, внезапно решивших инвестировать средства в экономику захудалой российской глубинки, забили, как пчелы соты, недавно выстроенный Президент-отель. Но запретил генерал Коршунов беспокоить капитана по пустякам, коими считал он происки «заклятых» врагов России — за борьбу с оными генерал и получал прежде свои звезды, — а других врагов он и не заметил. В самом его ведомстве завелась червоточина. Слишком