Французский квартал - Стелла Камерон

— А до утра никак нельзя? День сегодня и так выдался длинный и трудный.

— Но не для Эррола, — посерьезнев, проговорила Селина. — Его день оказался очень коротким и последним к тому же…

— Ну входи, — сказал он, втайне надеясь, что Тилли, которая часто говорила ему, что Амелии нужна мать, поверит, что это обычный деловой визит.

Он кивнул на лестницу и провел в свой кабинет. Амелия, сидя в отцовском кожаном кресле и прижимая к себе игрушку, нетерпеливо болтала ногами.

— Так, букашка, сбегай к Тилли и передай ей, что ко мне пришли по делу. Нам нужно кое-что обсудить, отвлекать нас не надо. И отправляйся наконец в постель. Прости, но на сегодня сказка отменяется. Обещаю, что, если ты еще не заснешь до ухода мисс Пэйн, я загляну к тебе, договорились?

— Меня зовут Амелия Шарбоннэ, а это Принц Лягушка, или Эфпи, если сокращенно, — сказала девочка, обращаясь к Селине. — Извините папу за то, что он меня не представил: он иногда совсем забывает о манерах.

Селина в ответ совершенно серьезно произнесла:

— А меня зовут Селина Пэйн. Очень рада познакомиться с тобой и с Эфпи.

Ребенок с явной неохотой слез с кресла и медленно вышел из комнаты, не сводя глазенок с красивой незнакомки.

— Я и не знала, что у тебя есть дочь, — проговорила Селина, когда Амелия скрылась за дверью. — Эррол мне не рассказывал. Да и ты тоже ни словом не обмолвился.

— Мы с тобой не в таких отношениях, чтобы поверять друг другу семейные тайны. Эррол отлично знает… то есть знал, что я стараюсь не распространяться о своей частной жизни.

— Это из-за того, что случилось с твоими родителями? Джек осклабился:

— На этот вопрос я отвечать не стану. Извини, Амелия уже предупреждала насчет моих манер. Выпьешь что-нибудь?

— Спасибо, — отозвалась Селина. — Пожалуй, джин с тоником. Вернее, просто тоник.

— У меня нет дома ни джина, ни тоника, если уж на то пошло. Но у меня есть вино. Кажется… Можно проверить. Бутылка «Мерло».

— Спасибо, в таком случае пусть будет вино.

Он молча покинул кабинет и двинулся на кухню. Когда он вошел, Тилли стояла в тени у подоконника, сложив руки на груди и напряженно глядела на дверь. Это заставило Джека остановиться. Он внутренне усмехнулся: вот откуда у букашки такие манеры…

— Я полностью контролирую ситуацию, — предвосхищая вопросы, сказал он и совершенно искренне добавил: — Не знаю, что бы я без тебя делал.

— Кто это? — не обратив внимания на комплимент, сурово спросила Тилли.

Джек давно привык к ее бесцеремонности.

— Селина Пэйн, она работала у Эррола.

Тилли покачала головой. При этом завивка-перманент на ее голове даже не шелохнулась.

— Мистер Петри… Боже, куда мы все идем? Такой милый, чистый человек… Ушел от нас в расцвете лет… Господь всегда забирает лучших. Но это несправедливо. Мистер Петри нужен здесь, в этом мире грешников…

— Действительно… — пробормотал Джек. — Мне нужна та бутылка, которую мне подарили. Где она?

Тилли поморщилась:

— Она что, пьющая?

Джек сначала растерялся, но тут же покачал головой.

— Нет, я сам предложил. Из вежливости, — добавил он. — Мы с мисс Пэйн встретились утром, когда я… когда я наткнулся на Эррола. Она, так же как и я, пережила сильнейший шок. Я считаю, что ей нужно взбодриться. У нее очень бледное лицо.

Тилли не двинулась с места.

— Вы что-то испытываете к этой мисс Пэйн? Какие у вас на ее счет планы?

— Я планирую кое-что обсудить с ней сейчас. Дела.

— И для этого решили как следует напоить ее? Напоить?! Черт возьми!

— Тилли, где вино?

У маленькой Тилли были большие ноги. Она носила грубоватые кожаные башмаки с тяжелыми каблуками. Подтащив к холодильнику табуретку, Тилли взобралась на нее и вытащила из шкафа единственную бутылку вина.

— Спасибо, — сказал Джек, забирая ее, штопор и два бокала.

— Соблазнить вы ее хотите, а не деловые переговоры вести, — буркнула Тилли. — Но не забывайте, что в доме, кроме нас с вами, еще и впечатлительный пятилетний ребенок.

— Я помню об этом.

— Может, мне забрать Амелию к себе? Я буду играть ей на пианино, заглушая звуки страсти, которые…

— Мы будем говорить исключительно о делах, — перебил Джек. — Пусть Амелия остается у себя. Она уже три раза убегала сегодня из спальни. Мы и так ее слишком балуем.

Тилли сурово поджала губы.

— Так я и знала. Стоит на горизонте появиться какой-нибудь юбке — и вы мгновенно забываете о жизненных приоритетах. Напоминаю, что ваша главная забота — маленькая дочь, лишенная материнской любви.

— Послушай, Тилли, ты ведь сама не раз говорила, что Амелии нужна вторая мама. Но как же я найду ее, если ты не одобряешь даже моих деловых посетительниц? Я, конечно, далек от мысли, что Селина подойдет…

— Не увиливайте от ответа. Деловой визит, для которого требуется бутылка и запертые двери? Вас могут не так понять.

— Кто?

— Вы знаете, о чем я. — Она села за кухонный стол, достала шитье и добавила: — Я останусь здесь. На тот случай, если Амелии что-нибудь потребуется, а вы не услышите… чему я не особенно удивлюсь, кстати.

Джек бессильно развел руками и молча вышел. Вернувшись в кабинет, он застал Селину в той же самой позе, на середине комнаты с сумочкой на плече. Под глазами у нее пролегли темные тени, лицо было бледно, уголки губ скорбно опустились. Но все это не мешало ей оставаться удивительно яркой и красивой женщиной.

Он поставил бокалы на стол у окна, что выходило на маленький балкон, плеснул в каждый вина и передал один Селине.

— Садись сюда. — Джек кивнул на свое кресло, единственное в этой комнате. — А ноги подними на оттоманку, пусть отдохнут. Неважно выглядишь. Так и подмывает утешить и убаюкать тебя, как ребенка.

Селина изумленно подняла на него глаза. Чего-чего, а этих слов от Джека Шарбоннэ она никак не ждала.

— Спасибо, — сказала она, опустилась в кресло и подняла ноги, как он посоветовал. — Эррол тебе верил. Я часто наблюдала, как загорались его глаза, когда ты разговаривал с ним по телефону…

Джек сглотнул подступивший к горлу комок. Часто наблюдала… Он вдруг вспомнил, в каком виде нашел сегодня мертвого Эррола… А Селина тем временем продолжала:

— Ты был очень добр ко мне сегодня. Спасибо тебе. И за обед спасибо… И за предоставленную мне возможность собраться с мыслями. А за мать ты меня прости. Она все это сгоряча наговорила. Не специально. Всю жизнь она была, в сущности, отгорожена от внешнего мира, общалась лишь в кругу своих друзей и порой не думает, что говорит.