Лягушка под зонтом - Вера Копейко

Никита убрал руки и удивился – пальцы дрожали, как будто он только что поднял непомерный груз.

– Хочу починить пол, – бросил он глухим голосом.

– А я думала, что вы совсем городской, – сказала Ольга.

– Вы так подумали? Ну да, будь я деревенский, я бы сам достал лягушку. – Он усмехнулся. – Или вообще не стал бы на нее смотреть. – Он сложил руки на груди. – На самом деле я немного деревенский. Несколько лет учился в местной школе. – Никита пожал плечами, будто сам не понимал, почему так вышло. – Жил в этом доме с... – Он хотел сказать с Натальей Петровной. Но передумал, не желая объяснять, кто она ему. – Я помню, еще вот эта доска всегда качалась. – Никита перешагнул через две половицы. – Но не так сильно, чтобы ее менять. – Он подпрыгнул, половица отозвалась протяжным стоном. Он засмеялся. – Видите, не забыл, какая из них поет. Займусь и ею тоже. Потом.

Ольга смотрела на черные мокасины большого размера, которые только что по-детски подпрыгивали на старой охристой краске. Она стояла рядом и словно чего-то ждала. Потом подняла глаза, посмотрела на его лицо в сероватой щетине. А мог бы он, подпрыгивая, как Надины девочки, завизжать, как они? От... щенячьего восторга?

Она улыбнулась.

– Вы учились в Храмцово? – переспросила Ольга, задумчиво постукивая указательным пальцем по подбородку, оглядывая комнату. Никита проследил, заметил ямочку. Улыбнулся – видимо, давно стучит, оттого и ямочка на подбородке. У каждого свои привычки.

– Идите вперед, – сказал он, – дальше все доски на месте. Не бойтесь.

– Я не боюсь. Я верю, вы не дадите мне у-пасть. – Она оступилась на краю непришитой доски, слово разделилось – смешно. Он не даст ей пасть... Низко. Ниже пола? А какого... пола? Женского? У него свой уровень падения... Фу-у, что с ней? Какие глупости лезут в голову.

– Я угощу вас бельгийским шоколадом. В Брюсселе считают его самым лучшим в мире.

– Самонадеянно, – заметила Ольга. – А как быть швейцарцам, англичанам, французам? То же самое они думают о своем шоколаде. Это как с мылом... – начала объяснять она, но, заметив изумление в глазах Никиты, осеклась. Незачем рассказывать ему о своих мыльных делах. – Вы были в Бельгии?

– Да. Давно. Этот шоколад прислали друзья моего отца.

– Понятно.

– Поскольку вы, моя избавительница, – улыбнулся Никита, – и потратили много энергии, ее следует возместить. Садитесь.

Он указал на пышнотелое кресло у окна. Ольга осторожно опустилась на бордовую подушку. Кресло, рассчитанное на гораздо более мощную фигуру, не шевельнулось под ее весом.

Никита достал из буфета, по массивности который был под стать креслу, золоченый пакет, потом – хрустальную вазу. Ольга отметила, что такая же стоит в бабушкином шкафу.

Он выдернул салфетку из стопки крахмальных льняных в том же буфете, смахнул пыль с вазы. Ольга смотрела, как из пакета падают конфеты – белого шоколада, темного, снова белого... Он поставил вазу перед Ольгой.

– Кофе, чай? – спросил он, не глядя на нее.

– Чай, – сказала она и добавила, потянув носом воздух: – Шоколадно пахнет.

Никита кивнул.

– Наталья Петровна, моя няня, любила шоколад.

– Она... Это ее дом? – тихо спросила Ольга.

– Теперь мой.

– Понимаю. – Ольга кивнула.

Она посмотрела на него. Глаза удивили Никиту – такими светлыми бывают промытые стекла, которые чуть-чуть затемняет занавеска из тончайшей серебряной органзы.

– Вы знаете, – говорил он, насыпая чай в абсолютно белый заварочный чайник, – недавно я сделал для себя открытие. Никогда не думал, что кофейный боб, набитый масляными семенами, не маленький, а размером с приличный кабачок.

– Вы думали, что он...

– Я думал, он похож на кофейное зерно.

– Значит, правду говорят, что мужчину можно поймать на сладкое? – спросила она, наблюдая, как Никита ставит на стол чашки, такие же белые, как и чайник.

– Вероятно, – предположил он усмехаясь. – Если учесть, что древние ацтеки пользовались ритуальным наркотиком, который назывался чоколатль. В Европе он стал светским афродизиаком. Потом, через столетия, вернулся в Америку как самое обычное лакомство. – Никита удивлялся: да о чем он говорит с молодой женщиной – лягушки, шоколад? Но слова сами собой выскакивали, руки наливали чай, подвигали чашку гостье, потом себе, тянулись за шоколадом к вазе, втайне надеясь столкнуться с ее рукой... – Но реакция на шоколад, точнее, на теобромин, который есть в нем, – продолжал он, – зависит от головы. – Он заметил, как ее взгляд замер на нем. – Теобромин – стимулятор. Поэтому сила его воздействия зависит не от концентрации, а от нейрохимической готовности мозга ответить, – поспешил объяснить Никита.

Ольга отправила в рот кусочек темного шоколада и спросила:

– Вы хотите сказать, что древний ацтек обретал необыкновенные способности больше от головы, чем от шоколада?

– Примерно так. Мы с вами можем проследить за собой. Я уверен, что ничего, кроме прилива бодрости, не почувствуем.

Разве? Ольга хотела возразить, что она уже чувствует что-то, чего не ощущала никогда прежде. Да, шоколад замечательный, похоже, ее голова ничем не отличается от головы древних ацтеков. Сердце билось так сильно, так жарко и так тревожно-томно, что...

– Но если переесть шоколада, то мы испытаем на себе тахикардию и головную боль, – услышала она.

Ольга едва удержалась от признания, что уже чувствует сбивчивое сердцебиение. А вот насчет головной боли... С ней такое бывало – после близости с мужчиной у нее болела голова без вмешательства шоколада.

Но если эта близость будет после шоколада? Нет, нет, ничего такого, она возьмет себя в руки, не станет проверять. Она – да. А он? Она же будет такая сладкая... Давным-давно, когда Ольга была маленькая, они с бабушкой жили летом в Угличе. Их соседка рассказывала:

– На мою Манечку мужики летят как мухи на мед.

Ольга помнила, что недолго размышляла над новостью. Она положила ложку меда на блюдце, поставила на подоконник, надеясь проследить – прилетят или нет?

Вечером, разглядывая нетронутую поверхность меда, сказала бабушке:

– Ни одного. Бабушка, а каким медом мажется Манечка тети Ули? На наш мед никакой мужик не прилетел. И мухи тоже.

Валентина Яковлевна смотрела на Ольгу, не понимая, о чем она. Потом, бросив взгляд на подоконник с блюдцем, засмеялась.

– Блюдце надо ставить туда, где есть мухи, а самой крутиться там, где мужчины.

– Я отнесу его в клуб! – объявила Ольга с уверенностью пятилетнего гения.

Бабушка смеялась. Но не останавливала ее. Она знала то, что сейчас знает и сама Ольга: дети быстро забывают о своих открытиях. Они торопятся освободить место для новых.