Лягушка под зонтом - Вера Копейко

Никита сощурился, снова посмотрел на ее губы. Ему стало интересно, как они обрамляют слова. Сейчас они сложились трубочкой, и он услышал:

– Шучу, личный интерес, не более того.

Он хотел уточнить, личный интерес к кому – к лягушке? Или, может быть, к нему? Ах, какой эгоцентризм, Никита Дроздов. С чего бы это? Неужели она до сих пор не видела мужчин? Неужели он первый? Конечно, у нее интерес к лягушке или к самому процессу – сделать то, чего не могут другие. А может, она из последовательниц матери Терезы, готовых помогать всем и спасать всех.

– Приступим. – Она подошла вплотную к краю колодца, заглянула. – Вижу ее.

– А она вас, – подал голос Никита и втянул воздух, чтобы не рассмеяться.

Он почувствовал теплый цветочный запах, сладковато-горький, огляделся. Вот он, источник – некошеная трава, в которой больше всего желтой сурепки. Он знал мало трав, но эту запомнил. Наталья Петровна говорила, что в духах, которые ей подарил его отец на день рождения, они назывались «Частная коллекция», она почувствовала запах сурепки.

– Сурепка, – проговорил он.

– Что вы сказали? – Она быстро повернулась к нему.

– Я сказал – сурепка, – повторил Никита. – Пахнет этой травой. Чувствуете?

– Конечно. – Она кивнула. – Вон ее сколько. – Она махнула на колышущиеся заросли травы. – Мавританский лужок, да?

– Вы считаете, этот запущенный огород можно назвать так возвышенно?

– Для того и существуют слова, чтобы с их помощью менять все, что не нравится, – уклончиво отозвалась она.

– Гм-м... – пробормотал Никита. – Мне нравится этот запах, – поспешил добавить он.

– Мне тоже, – сказала она.

Сачок на длинной ручке нырнул вниз, она наклонилась так резко, что Никита, не раздумывая, обхватил ее за талию. Она дернулась, и он почувствовал, как напряглась ее спина, но она не проронила ни звука. Ему стало страшно: вдруг смелая спасительница нырнет следом за сачком?

– Иди, иди сюда... – шептала она.

Никита сделал шаг, почувствовал бедрами ее бедра. Казалось, они вспыхнули. Но всего на секунду. Да не его она зовет, ударило в мозгу. Лягушку. Но Никита не отстранился.

– Вот та-ак, – слышал он бормотание. – Правильно поступаешь... Давай еще разо-ок...

Никита не мог совладать с собой, он подчинялся ее голосу, словно она руководила им, а не той, что сидела на дне. Как бы случайно он тронул коленом ее ягодицу, обтянутую бордовым хлопком. Колено обожгло, оно заныло. Заныло, да. Но разве оно? Никита едва не застонал.

– Теперь можно убрать... – услышал он. – Руки.

Он не отпускал ее.

– Это я вам. У лягушки рук нет, вы не знаете, да? Ах, у вас же не было факультатива по земноводным.

– Простите, – спохватился он. – Я боялся, что вы упадете. – Никита выпустил ее талию.

– Я так и поняла, – спокойно отозвался насмешливый голос.

Она держала перед ним сачок, в котором сидела дородная лягушка. В выпученных глазах не было испуга, лишь досада. Она смотрела на обоих, а Никита читал в них прежнее: «Ну, чего пристали?»

– Все. Теперь вы свободны, – объявила спасительница, повернувшись к Никите.

– Как вы сказали? Я – свободен? – спросил он, испытывая невероятную легкость в голове. Такую, которая возникает от первого бокала белого вина, но которую быстро заливают вторым, желая продлить ее. Тем самым все портят.

– Ну да. Вам не надо больше думать о ней. Как мы с ней поступим?

Мы поступим... А он даже не знает, как зовут эту женщину.

– Мы ее выпустим. Вы не против? – спросил он.

– Нет, – сказала она. – Прямо здесь?

– Отнесем подальше, – предложил он.

– Лучше бы к морю, – усмехнулась она.

– Почему? – удивился Никита.

– Василиса прочитала сказку о лягушке, которая моря не видела, потому сидела в колодце. А если бы увидела, то никогда бы не приняла колодец за море.

Никита почувствовал, как сердце поддернулось вверх. Его глаза остановились на ее лице.

– Как вас зовут? Я не спросил, простите.

– Ольга. А вас Барчук, – фыркнула она, указательным пальцем сдвинув кепку на затылок.

– И это знаете.

– Деревня. – Ольга пожала плечами.

– Никита. На самом деле меня зовут Никита, – настаивал он.

Ольга кивнула.

– Куда понесем? – Она быстро повернулась к сачку, но он был пуст. – Да она удрала!

– Надеюсь, не обратно? – Никита быстро заглянул в колодец.

– Вон, вон она! – Ольга указала на траву. Цветущая сурепка шевелилась, потревоженная лягушачьим телом. – Она сама решила, куда податься. Что ж, флаг ей в руки. – Ольга закинула сачок на плечо.

– Премного благодарен. – Никита церемонно поклонился. – Приглашаю на чашку чая. Отметим удачу.

– Спасибо, – сказала Ольга без всякого кокетства. – Прямо сейчас?

– Зачем откладывать? Конечно.

– Минуту, я отнесу сачок на место.

– Я вас жду. – Он привалился к колодцу и скрестил руки на груди.

– Входите. – Никита распахнул дверь, пропуская Ольгу вперед.

– Ого, как у вас замечательно пахнет!

Ольга повернула к нему лицо, и он увидел такую искреннюю и такую восхищенную улыбку, что быстро шагнул к ней – взглянуть, что такое она увидела.

Все как прежде. Вскрытые доски пола над глубоким погребом. Три доски, действительно совершенно новые, гладко оструганные, они до сих пор не утратили свежий запах дерева. Никита сам их купил, сам острогал.

– Вам нравится? – спросил он, всматриваясь в ее лицо. Волосы обрамляли щеки, слегка вились, но не по-парикмахерски нарочито, а естественно. Может быть, даже от природы. Кепку она оставила вместе с сачком.

– Не только запах, но и сами доски. Когда вы прибьете их, они станут в один ряд со всеми, покрасите одной краской, уже неинтересно. Знаете, я люблю сам процесс... Больше, чем результат.

Никита молчал, он не знал, что сказать. Но нашелся:

– Тогда... Понятно, почему вы с таким азартом вынимали из колодца непрошеную гостью.

– Это легко, – отмахнулась она. Но резкое движение стронуло с места доску, на которой она стояла.

Не прибитая, она накренилась. Никита с неожиданным для большого тела проворством обнял Ольгу. Она почувствовала на своей талии его руку – снова. Но как в прошлый раз, в его жесте был смысл – уберечь от возможной неприятности. Неужели он думает, что она такая неосторожная – возьмет и упадет?

– Ой! – Она попыталась вывернуться из его рук. – Напрасно беспокоитесь, я вижу.