Ванильная пинта - Анна Валерьевна Бодрова

вечерам! Никто и никогда не видел его при свете дня…» После того сна я будто чувствовала это, была уверена и искала доказательства для своего разума, чтобы сломить сопротивление здравого смысла. Что теперь. Пустое. Он исчез. Я тут. Зачем теребить прошлое?.. Может, я, в самом деле, избежала чего–то, ужасного?..

Со своим дневником я теперь не расставалась, даже когда шла в столовую или к Доку, запихивала тетрадь за пазуху, чтобы никто из моих любопытных соседей по комнате не мог до него добраться. Рисовала немного, углем, пастелью. Несколько раз по просьбе Макса, рисовала его портрет. Выходило прескверно, но Максу нравилось. Возможно, больше ему нравился сам процесс… А когда никого не было рядом, я рисовала пейзажи, разные места, где я когда–либо была, или где хотела бы оказаться сейчас… Свою комнату, открытую террасу нашего старого дома, охотничий домик в альпийских горах, куда мы с мамой и Андреем ездили на прошлый новый год… рисовала, а потом плакала.

В отличие от дневника, альбом я не могла носить с собой, и, в конце концов, его украли. Я не стала спрашивать никого. Я проглотила обиду. Рисовала теперь мало и только в самом дневнике. Альбом не вернули. 

19.12

Опять попыталась нарисовать ЕГО. Как и в предыдущие попытки, портрет не удался… Неужели я забыла его лицо? Или это просто невозможно передать на бумаге?.. Помню, иногда он отпускал маленькую бородку, и тогда походил на портрет Чезаре Борджиа работы Джорджоне… такая скрытая угроза. А когда лицо его было чисто выбрито, не смотря на то, что у него светлые волосы, я упорно видела в нем нежного Рафаэля. И все–таки он – Дьявол. 

Я отложила дневник. Надоело писать. До боли надоело. Вся эта игра затянулась. Во мне больше не было сил претворяться и мечтать о спасении. Я давно перестала сопоставлять своего учителя с покупателем–другом Дока. Я запретила себе эту бессмысленную игру. Пора было взрослеть. Пару дней я так сильно верила, что возле окна дожидалась темноты, чтобы увидеть его приближение. Тот гость не приходил больше в клинику. По крайней мере я не видела и не слышала больше никого постороннего возле процедурного кабинета. До тех пор, пока…

* * * 

Это была рождественская неделя, и можно было употреблять все «вредные» и не диетические продукты. Макс принес пиво прямо в палату. Я не стала отказываться. Мне так понравилось, что я не заметила, как опустошила две бутылки. И не заметила бы, если бы не встала с кровати… все поплыло, ноги и руки загудели. Алкоголь зациркулировал по всему организму. Я, шатаясь, дошла до туалета. Меня не тошнило, просто тело не слушалось, и в глазах было мутновато.

– Мне больше не наливать! – заявила я, когда валилась обратно в палату. – Хватит с меня…

Я действительно так считала, но ребята посмеялись надо мной почему–то. Я плюхнулась обратно на койку и почувствовала, как ужасно хочется спать.

– Готова! – прокомментировал солдат. – Дверь закрой… – приглушенно сказал он Максу, будто опасаясь меня разбудить.

Я еще не спала. Просто глаза не могла продрать никак. Ничего необычного в его просьбе я не услышала, но Макс повел себя странно.

– Не, не, Лех… не надо, – неодобрительно отвечал он. Мне показалось, что не в тему. Я хотела открыть глаза, посмотреть, может что–то он такое делает, что Максу не нравится. Просто я не увязала их диалог.

– Я сказал, дверь закрой! – протянул чеченец угрожающе, и Макс, кажется, пошел ее, наконец закрывать. – Если хочешь, можешь с той стороны…

«Вот, блин, дверь не поделили!» – подумала я, и попыталась проснуться, чтоб их помирить.

– Ребят, ну чего вы опять… – я потерла глаза и открыла их. – Все же хорошо. Чего вы ругаетесь?..

Леха смотрел на меня как–то ошарашено. Вероятно, он переоценил степень моего опьянения. Макс же после моих слов отошел от двери, оставив ее открытой.

– Ты права, Лизка… – кивнул он, но на чеченца глянул очень озлобленно.

– Ребята, вы такие хорошие… Я без вас тут с ума бы сошла давно… – меня потянуло на лирику.

Я смутно увидела, как в дверях появился охранник, и сообразила, что это значит – уже стемнело. Мне показалось, нас сейчас заметут за «распитие», но охранник объявил, что меня вызывает Док. Мы все втроем удивились. Заборов не было сейчас, в праздники. Для планового осмотра Док мог выбрать время получше. Но спорить с ним никто бы здесь не рискнул, и мне пришлось встать с постели.

– Надо тебе умыться. Не в таком же виде идти… – Макс проводил меня до туалета.

Пока я умывалась, он что–то говорил, рассуждал вслух, но я почти ничего не поняла.

– Ты лучше не пей больше вообще… – выдал он, наконец, единственную, понятную мне фразу.

– Хорошо… – согласилась я.

Холодная вода здорово отрезвила. Даже немного знобить начало, а значит, я стала отходить. Пока спускалась по лестнице, нащупала дневник на животе, под рубашкой. О цели моего визита я даже не пыталась строить предположения. Голова все еще соображала туго. Охранник оставил меня в коридоре, запер за собой дверь. Дорога была мне знакома. Заблудиться было нереально. Но я не торопилась. Хотела протрезветь окончательно. Постояла немного, потом медленно–медленно зашагала по коридору… и поняла, что иду босиком! Вот почему мне было так приятно прохладно. Однако я осознала, что Док этого не одобрит, даже если я скажу, что эти их тапочки невыносимо неудобные. Я постояла, как цапля, на одной ноге, грея другую, и решилась. «Иду! Пусть ругает. Я все равно пьяная…»

Дверь в кабинет была открыта, но Дока не было за столом. Горела лишь настольная лампа, на остальное пространство отбрасывая густую тень. Я вошла и увидела слева, на процедурном кресле, человека. Я не испугалась. Я разглядела его лицо в свете люминесцентных ламп, падающем из коридора. Молодой, симпатичный, даже красивый мужчина! Я не видела его раньше. Я бы обязательно его запомнила. Он чуть склонил голову в мою сторону. Он будто отдыхал в этом кресле, вальяжно развалившись в нем. Я не увидела на его руках ни ремней, ни игл, хотя рукава рубашки были закатаны. Длинные темные волосы, гладкое лицо, ясные, почти светящиеся глаза… Он выглядел очень ухоженным. Но мой, затуманенный алкоголем разум отказывался анализировать происходящее. Остались лишь инстинкты. А они подсказывали мне, что этот мужчина мне очень нравится! Он уже более двух