Закон против тебя - Максим Гарин

– От кого? – с невинным видом поинтересовался Борис Иванович.

– Гм, – только и ответил Подберезский.

Комбат торопливо выпил водки, чтобы скрыть смущение, начинил рот жареным мясом, затолкал сверху пучок петрушки и принялся с хрустом жевать, глядя в огонь и шевеля бровями.

– А что ты там потерял, – спросил он, закончив жевать, – в этой Йошкар-Оле? Места там, конечно, красивые, но все-таки не курорт…

– А я по делам, – сказал Подберезский. – Думаю завязать деловые связи, а со временем и расшириться. В Москве, да и вообще в центре, все давно поделили, а провинция – это, Иваныч, непочатый край возможностей для развития.

– А почему именно Йошкар-Ола? – спросил Борис Иванович. – Почему не Чебоксары или, скажем, Саранск?

– А меня туда пригласили, – ответил Андрей. – То есть не то чтобы пригласили, но… В общем, приехал ко мне недавно представитель одной тамошней фирмы. Не ко мне персонально, конечно. Я так понял, что его начальство в Москву послало для прощупывания почвы и установления деловых контактов. Ну он и вышел на меня…

– Ну и отлично, – сказал Борис Иванович. – Чего же тебе еще? Вот и устанавливай контакты, расширяйся… Но зачем же самому за тысячу верст ехать?

– А затем, что не понравился мне этот толкач, – честно ответил Андрей. – Казалось бы, предлагает дельные вещи, но почему-то таким тоном, будто втирает мне порнографические открытки. И вид у него при этом такой, словно мы с ним одного поля ягоды и я его должен понимать без слов, по одному выражению лица. Это все, конечно, материи тонкие и ненадежные – выражение лица, тон, манера держаться… Может быть, он от рождения такой, кто его знает? Но покупать кота в мешке мне не хочется, а отказываться от выгодного предложения жалко. Вот я и решил прокатиться, осмотреться на месте. Тем более что там Баклан. Он меня введет в курс дела, поможет, если что. А представляешь, Иваныч, как было бы здорово организовать там свой филиал, а директором поставить Баклана!

– Да, – сказал Комбат. – Этот тебя ножом в спину не ударит. Хотя я слышал, что в бизнесе друзей не бывает.

– Чепуха, – уверенно возразил Андрей. – Эту поговорку придумали козлы, которые за копейку удавиться готовы. Да и потом, друзья бывают разные. Некоторые пару раз на рыбалку вместе сходят, в бане попарятся, бутылку выпьют и считают, что это дружба. Конечно, в бизнесе такая дружба – не аргумент.

За деньги таких друзей можно вагон купить… Да что я тебе объясняю, ты сам это лучше меня знаешь!

Борис Иванович молча кивнул и так же молча осушил вновь наполненный Андреем стакан. Он пил с таким видом, словно в стакане была вода, и Подберезский украдкой взглянул на него исподлобья: сегодня с Комбатом творилось что-то неладное.

– Слушай, Иваныч, – снова заговорил он, – а почему бы тебе не поехать со мной? Побываешь в знакомых местах, с Бакланом увидишься… На обратном пути в Волге рыбку поудим… А? Как ты?

– Нет, Андрюха, – медленно ответил Борис Иванович, – ни к чему это. Что я там делать буду? Не знаешь? Так я тебе скажу. Болтаться я там буду, как кусок дерьма на овечьем хвосте, и больше ничего. Это, брат, не по мне, а дел у меня там никаких нет и не предвидится. Дерьмово это, Андрюха, когда ничего в волнах не видно. Иногда перестаешь понимать, жив ты или уже помер.

"Вот это да, – подумал Подберезский. – Вот это номер… А я, дурак, ему на жизнь жаловался – устал, мол, вертеться, от рыл устал, от разговоров… Разнылся, сопли распустил. Как же, мы же все привыкли к тому, что Иваныч у нас железобетонный, как белофинский дог, вот и бежим к нему плакаться, если что-то не так.

А он терпит и молчит, молчит и терпит…"

– Иваныч, – негромко спросил он, – у тебя все в порядке?

Комбат поднял голову и, прищурившись, посмотрел на него поверх костра долгим внимательным взглядом.

Уголки его губ едва заметно дрогнули, не давая улыбке вырваться на волю. Потом он снова опустил голову и принялся бесцельно шуровать в костре кривой березовой веткой.

Подберезский уже решил, что ответа на его вопрос не будет, но тут Борис Иванович решительно крякнул, бросил ветку в костер и заговорил:

– Какой, к черту, порядок, – сердито сказал он, – когда я уже полчаса сижу с пустым стаканом?!

* * *

Свернув с грунтовой проселочной дороги на бетонку, Манохин дал машине волю. Мощный двигатель черного полноприводного «ниссана» бархатно взревел, прорубленный в густом лесу зеленый коридор дороги стремительно рванулся навстречу, и Манохин почувствовал, как ускорение вдавило его в спинку водительского сиденья.

Встречный ветер упирался в разгоряченную щеку Манохина, как крепкая ладонь, пытаясь сорвать с бицепса натянувшуюся тонкую ткань рукава, а его ровный шум стал похожим на рычание голодного зверя.

Манохин обожал быструю, на пределе собственных возможностей и ресурсов двигателя, самоубийственную езду и здесь, на пустынной, давно заброшенной бетонке всегда выжимал из машины все, что мог. За все пять лет, что он здесь ездил, ему не встретилось ни одной машины, поскольку этой дорогой никто не пользовался.

Бетонка была построена на века, но ее строители не рассчитывали на оживленное движение.

Дорога предназначалась для того, чтобы по ней раз в неделю проезжал тентованный грузовик с дежурной сменой, а вовсе не для автомобильных гонок, так что, попадись навстречу Манохину какой-нибудь заблудившийся грибник на своем дряхлом «запорожце», оба скорее всего даже не успели бы ничего почувствовать, мгновенно превратившись в горелые мясные консервы.

Эта маловероятная возможность придавала его поездкам дополнительную остроту и позволяла разрядить накопившееся внутри раздражение вдали от посторонних глаз.

Поводов для раздражения у Василия Андреевича Манохина, как у всякого делового человека, было предостаточно, так что случаи, когда он ездил по этой бетонке со скоростью меньшей, чем сто пятьдесят километров в час, можно было пересчитать по пальцам, и причиной такой излишне осторожной, по его мнению, езды всегда служили погодные условия – например, сильный гололед или снежные заносы.

Стрелка спидометра уверенно поползла вправо, бесстрастно фиксируя растущую скорость, тугие шлепки покрышек по стыкам бетонных плит слились в непрерывную частую дробь, лес по обе стороны дороги превратился в две пестрые, смазанные бешеной скоростью черно-зеленые ленты. Мелкая мошкара тысячами плющилась о решетку радиатора и выступающие уши боковых зеркал.

Какой-то крупный жук со скоростью пули метнулся Манохину в лицо, с глухим щелчком ударил в покатый лобовик и рикошетом ушел за верхний край стекла, оставив на нем липкую желтоватую кляксу. Манохин резко захохотал и еще немного увеличил и без того убийственную скорость.

Сумасшедшая езда, как обычно, привела его в отличное расположение духа. Встречный ветер высушил пот и, как мощный импортный пылесос, высосал из Манохина все неприятности последних беспокойных дней.