Гонки на черепахах - Станислав Бах

Он подошел к книжному шкафу, пробежал взглядом по корешкам, но не нашел ничего, имеющего отношение к России. Затем снова взял телефон и сел в кресло.

– Эмма, салют! Это Стив.

– Привет, Стиви. Как дела?

– Отлично, и у тебя тоже отлично. Спасибо-спасибо. Слушай, у меня к тебе дело.

– Ну вот, я-то надеялась, что чувства… Шучу. Что случилось?

– Извини за такой вопрос. Твой дед, он ведь – русский, да?

– Ну?

– А я могу с ним поговорить?

– О чем? О России, что ли?

– Именно.

– Стив, он мне-то никогда ничего не рассказывал. А тебя, скорее всего, и не помнит.

– Давай попробуем.

– Ну, хорошо. Почему бы и нет? Вдруг согласится. Мне и самой жуть как интересно было бы. Он сейчас с нами живет. Ты подожди, я отнесу ему телефон.

Ждать пришлось довольно долго.

– Я вас слушаю, сударь, – неожиданно проскрипел старческий голос.

– Мистер Волошин? Здравствуйте. Это Стив Блекфилд…

– Да. Эмма сказала. Давайте к делу, – перебил его Волошин.

– Хорошо. Мистер Волошин, я собираюсь ехать в Россию, в Санкт-Петербург. Мне очень хотелось бы, чтобы вы…

– Вам не следует ехать в Россию. – По тону старика было понятно, что он не намерен это обсуждать.

– Но так получилось, что я должен.

– Всего доброго, сударь.

– Господин Волошин, но почему?

Стив слышал тяжелое дыхание и непонятные слова, адресованные явно не ему. Раздался негромкий щелчок, как будто закрылась какая-то дверь. Затем очень тихо, но отчетливо старик произнес:

– Это – страна, из которой не возвращаются.

Последовали короткие гудки, но Стив продолжал держать телефон. Ему захотелось выпить чего-нибудь покрепче пива. Он нашел в баре бутылку шотландского виски и налил в пузатый стакан.

Волошин был личностью легендарной. О нем рассказывали самые невероятные истории, которые невозможно было ни подтвердить, ни опровергнуть. Друзей у него не осталось, желания общаться с соседями он никогда не проявлял, а после одной истории соседи и сами предпочитали держаться от него подальше.

Лет десять назад волонтер из какой-то благотворительной организации, собирая средства на приют для бездомных хомячков и одиноких морских свинок, несколько раз нажал кнопку звонка на ограде очередного коттеджа и, не дождавшись ответа, открыл оказавшуюся незапертой калитку. Подойдя к дому, он в нерешительности остановился, и в этот момент в нескольких сантиметрах от его головы просвистела и вонзилась в деревянную дверь короткая стрела с необычным оперением. Сразу за этим тихий мужской голос с сильным акцентом приказал ему лечь на землю и развести руки в стороны.

В этой позе он пролежал несколько часов, пока не вернулась из начальной школы Эмма. Дед сидел на скамейке со своей обычной тростью в руках. Он попросил внучку позвонить какому-то агенту и продиктовал номер. Эмме ответили, что названный агент уже лет пять как на пенсии, спросили о причине ее звонка и пообещали приехать через двадцать пять минут.

Но не прошло и четверти часа, как на улице завыла сирена. Полицию вызвал сосед, увидев на дорожке человека, лежащего в позе морской звезды. Прибывшие полицейские тут же защелкнули наручники на запястьях перепуганного волонтера и посадили его в машину. Затем, рассмотрев торчащую из двери стрелу, они предложили Волошину проехать с ними в полицейский участок. Старик попросил их подождать, пока он оденется, и заперся в доме. А минут через десять полицейскую машину заблокировали два черных Рэндж-Ровера.

Эмма решила, что в них приехали настоящие «люди в черном». Они лаконично поблагодарили полицейских, забрали у них задержанного волонтера и довольно долго разговаривали с Волошиным. Эмме было ужасно любопытно, но ее попытка подслушать разговор бесславно провалилась. Уходя, люди в черном подарили ей ручку-фонарик и сказали, что с таким дедом она может ничего на свете не бояться. Потом Эмма целый месяц донимала деда вопросом, как он пустил ту стрелу, но он делал вид, что не понимает, о чем идет речь. И только через несколько лет, когда его зрение ослабло, он научил внучку стрелять из замаскированного под трость духового ружья.

Из окутанного мраком прошлого Волошина было известно, что родился и вырос он на севере России, в Архангельске. Эмма говорила, что он познакомился с ее бабушкой в конце Второй мировой войны в Словакии. Затем, уже в мирное время, после нескольких попыток встретиться с ней, оказался в лагере на Соловках. Стал диссидентом, а потом ему удалось бежать из Советского Союза, и он, опасаясь преследования КГБ, долгое время скрывался в Западной Африке. Дед обладал энциклопедическими знаниями, владел почти всеми известными профессиями и рисовал с фотографической точностью. При этом он постоянно давал окружающим советы и критиковал их способности, особенно умственные. Единственный человек, который мог рассчитывать на поблажку, была Эмма. Но иногда доставалось и ей.

Стив вспомнил, как еще в колледже кто-то принес диск с «Заводным апельсином» Стэнли Кубрика, как таинственным шепотом ему сообщили, что этот английский фильм, снятый по английской книге, прогремел по всему миру, но в Англии был запрещен. Такой рекламы было достаточно, чтобы за неделю фильм посмотрели все, после чего в оборот пошел роман.

А через две недели malltshiki уже вовсю вставляли в свою речь необычные русские слова. Преподаватели забили тревогу, но садистские наклонности и прочие достоинства Алекса, главного героя книги, ни у кого не стали предметом подражания. Зато филологическое увлечение продлилось довольно долго, и, исчерпав лексикон «Апельсина», ребята начали отыскивать в словарях другие фонетические шедевры и с удовольствием обучать им друг друга. Юзат, то есть девчонкам, ни роман, ни фильм категорически не нравился, но и они могли выдать что-нибудь типа «всплеск» или «шоссе», произнести которые можно было только после многочасовой тренировки. А лидером популярности долгое время был такой перл, как «достопримечательность».

Эмму хватило на первые двадцать страниц романа, но она единственная в колледже говорила по-русски и быстро стала верховным арбитром в бесконечных спорах на тему «нет-такого-слова».

Понятно, что всевозможная химическая абракадабра, вроде амидопропиленгликольхлорида, не котировалась ввиду исключительно узкоспециального применения, а бесконечные пра-пра-пра-внучки-бабушки считались не более чем курьезом.

– Дед, скажи какое-нибудь русское длинное слово, – как-то попросила Эмма.

– Гниль, – сразу ответил старик.

– Это, по-твоему, длинное? Пять букв.

– Ты же не просила слово с большим количеством букв, ты сказала: «длинное».

– А какая разница?

– В слове «гниль» между первой и последней буквами поместился Нил. Правда, ты вряд ли знаешь, что это такое.