Древний инстинкт - Анна Данилова

– Между ними никогда ничего не было, и я не собираюсь это обсуждать.

– Ладно, не кипятись, мы вообще ничего не знаем о наших женщинах. Что на самом деле между ними было – ты и понятия не имеешь… Но я поговорю с Константиновым, он-то признается, когда я расскажу ему про Иранову…

Бессонов едва сдерживался, чтобы не наброситься на Свиридова. Такой самоуверенный, наглый тип! Да что он мог знать о Лене?! Надо срочно позвонить Константинову, предупредить, чтобы тот молчал о деньгах, тем более что Кабалинов уже должен был привезти ему эти проклятые сорок тысяч.

– Да, кстати, я понимаю, Репина скрывается от тебя, потому что не хочет, чтобы ты видел ее такую… Думаю, что ей уже сделали операцию… Но деньги-то она где взяла? В банке? Ночью? Ведь она ночью исчезла. Понятно, что с помощью этой самой квартирантки, Ольги. Ты говорил с ней? Виделся с ней? Не молчи, это же важно.

– Да, я виделся с ней, хотел хоть что-то узнать, но она говорит, что Лена села в такси и уехала, сказав, что сама будет ей звонить…

– Не знает, значит, адреса клиники?

– Говорит, что не знает. Может, и правду говорит.

– А что про деньги сказать можешь? Могли быть у твоей подружки деньги на операцию? Да к тому же наличные?

– Не знаю. Мы про деньги с ней не говорили. – Он сказал чистую правду. Тему денег они всячески избегали. Временами Дмитрий как будто даже стыдился того, что у него много денег, поэтому старался не говорить о тех возможностях, которые были ему доступны в связи с его материальным положением; что же касается Лены, то она испытывала, вероятно, чувство неловкости оттого, что ее состоятельный друг может подумать, будто она встречается с ним лишь из-за денег. Но если бы ей понадобились деньги в какой-нибудь другой ситуации, не связанной с пластической операцией, Лена, он был уверен в этом, непременно бы попросила их у него.

– Думаю, что деньги она заняла. Позвонила кому-то из друзей и заняла. Уж слишком крупная сумма для простого менеджера. – Бессонов старался делать вид, что ничего не знает.

– И у кого же из ее друзей может быть такая сумма? Уж не у Константинова ли?

– Не думаю, что они друзья, – вспыхнул Дмитрий.

– Тем не менее он ее шеф. Ну да ладно, этим вопросом я займусь сам, может, мне он что и расскажет. Во всяком случае, если она постеснялась обратиться к тебе, Бессонов, то к другим своим приятелям, с которыми ее связывали не такие высокие отношения, – он сделал ударение на предпоследнем слове, – она могла обратиться запросто. Наверно, Константинов и был как раз таким мужчиной в ее жизни…

– Не понимаю, почему вам, Свиридов, доставляет такое удовольствие копаться в моей личной жизни?

– Да уж какое тут удовольствие, просто мне надо, чтобы люди говорили правду. Понимаю, тебе неприятно говорить о своей девушке в связи с другими мужиками, но, поверь, найти ночью крупную сумму денег… Она взяла их у какого-то своего знакомого. Может, ты и не знаешь, у кого именно, но уж больно подходящая кандидатура вырисовывается! Константинов!

Дмитрий вдруг с ужасом подумал, что даже если сам Константинов и будет молчать про украденные – или одолженные – у него Леной деньги, то как он может заставить молчать о них своих сотрудников? Наверняка утром, обнаружив пропажу, он всех поставил на уши и, возможно, показал оставленную Леной записку…

Дмитрий распрощался со Свиридовым и почти выбежал на свежий воздух, подальше от казенных стен, от самого следователя, от всех его домыслов о личной жизни Лены.

Первым делом он позвонил Константинову:

– Валера, деньги у тебя?

– А, привет, все нормально, старик, не переживай…

– Слушай, к тебе сейчас приедет следователь прокуратуры Свиридов. У него дело к тебе, ранили твою подружку, или жену, или не знаю, кем она тебе приходится, такая шатенка, красивая, ты с ней снимался на пляже, она на фото в купальнике…

– Татьяна! Иранова! И что?..

– Прошу тебя, ни слова о деньгах, которые одолжила у тебя Лена, и сотрудниц своих предупреди, чтобы не болтали лишнего. Скажи им, что это опасно и чтобы они не совали нос в чужие дела… Или пообещай им премию, за мой счет, разумеется… Свиридов, этот следователь, пытается узнать, где Лена взяла деньги на операцию…

– Старик, я ничего не понимаю, какая операция… И что с моей Татьяной?

Бессонов в двух словах рассказал о Лене и о том, что стало с его, как выразился Константинов, Татьяной.

– Так вот зачем ей понадобились деньги… Рот разрезали… Ты что-нибудь предпринял, подключил людей, поднял на ноги прокуратуру?

– Ты мне лучше ответь, кем тебе приходится Татьяна? Разве ты еще не понял, что вся эта карусель вертится вокруг тебя? Лена моя работает у тебя, Татьяна – твоя…

– Любовница. Бывшая, – убитым голосом сообщил Константинов. – Но мы перезваниваемся, изредка встречаемся, чего уж там…

– Значит, кто-то сильно ревнует тебя к ней и, как это ни странно, к моей Лене…

– К Татьяне – да, это понятно, я вообще с ней пару дней тому назад виделся, в ресторан сводил, потом мы с ней за город съездили, так хорошо провели время… Думаешь, Алка?

– А что у вас было с Леной? Говори, я должен знать…

– А с Леной ничего, старик. Правду говорю. Не было ничего, но Алка всегда ее жутко ревновала. Она и сама этого не скрывала. Да нет, Алка не могла, она только с виду злая, а в душе у нее цветы цветут… Где Татьяна?

– Тебе сейчас позвонит Свиридов, он тебе все скажет. Ты не выдашь Лену и меня?

– Нет. Деньги-то у меня, все целехоньки. Подожди, телефон звонит… Все, пока… Звони.

* * *

Я просто обомлела, когда увидела Русакова в обществе того молодого господина, с которым летела в самолете. Оба были навеселе, смеялись, шутили.

– Знакомься, это мой коллега, тоже хирург, Максим Селиванов, прошу любить и жаловать.

Селиванов словно язык проглотил, смотрел на меня во все глаза и, видимо, спрашивал себя, та ли я девица, с которой он летел в самолете.

– Вы ко мне специально или так, шли мимо и решили заглянуть? – спросила я, отлично зная, что Русаков просто так ни за что бы не забрел в такую даль, тем более что на этот раз он был без машины, да и приятеля своего пригласил показать меня, как пациентку, точнее, как результат своего профессионального мастерства, а может, и как потенциальную любовницу. Но мне было наплевать. Я уже устала отбиваться от этого, не скрою, ставшего для меня на сегодняшний день самым близким, мужчины. Ведь Русаков в течение целого года наблюдал меня в разных видах и состояниях. Я за это время так привыкла к нему, что уже даже не замечала его присутствия в палате, а потом и в комнате при клинике, где я жила. Русаков сам делал мне перевязки, покупал белье и одежду, стриг мне ногти, когда я отказывалась это делать, поскольку мне было на все наплевать, расчесывал волосы, разве что не согревал меня своим телом… Мои подружки по несчастью только руками разводили, когда видели, какое участие принимает во мне хозяин клиники. Без комментариев, как говорится в таких случаях. И никто из них не верил, что между нами ничего нет. Но мне и на это было наплевать. Тем более что я имела полное право быть с кем угодно, ведь от меня отказались, откупились, меня бросили, как никому не нужную вещь, и это тогда, когда мне так необходима была поддержка… И пусть мне не говорят о том, что это я совершила ошибку. Не было никакой ошибки. Я сделала все правильно. Вот только непонятно, почему же он, Д., ко мне так и не пришел… Когда я вспоминаю о первых днях, проведенных в клинике, то не могу не плакать…