Рыжики для чернобурки - Яна Тарьянова

самом деле ни свежевать, ни прибивать трофей гвоздями к двери не собирался. Напирал на то, что у Светозара маленький сын, а беременная жена лежит в больнице на сохранении, мол, от этого любой будет нервным и скажет что угодно. Валериан вроде бы и верил, но прощать Светозара все равно не хотел, потому что его еще никто и никогда так нагло не обворовывал. Речи Анджея возымели умиротворяющее действие — Валериан отказался от дальнейшей мести. Но не более того. Небольшим утешением служило то, что самому ему за драку просто влепили выговор, а Светозару влепили выговор и зарубили повышение, не одобрили на должность заместителя командира отряда.

Под воспоминания Валериан начал задремывать и незаметно крепко заснул, хотя хотел встать, дождавшись отца из часовни. Тот разбудил его, когда начал готовить суп — не специально, уронил миску. Валериан встал, оттеснил отца от плиты, занялся делом: достал из холодильника готовый бульон, замочил красную чечевицу, быстро нарезал и поставил жариться морковку и лук.

— Может быть, задержишься на праздники? — спросил отец, наблюдая, как он готовит. — Наварим тыквенного желе и каши с курагой, пройдем Врата-в-Зиму плечом к плечу.

— Пап, — чувствуя себя виноватым, но не желая оставаться, проговорил Валериан. — Я должен ехать. А вдруг там не хватает оборотней? Да, от меня сейчас мало толку, как от бойца. Но даже координатор связи может пригодиться.

После обеда они немного отдохнули и отправились в часовню. Там Валериан встретился с сияющей Эльгой. Кремовая красотка притащила охапку скруток — то ли хотела выпросить у Хлебодарной что-то еще, то ли собиралась вознести основательную хвалу за ревность супруга. Валериан подобрал упавшую скрутку, поблагодарил за торт — «спасибо, очень вкусно, возьму на заметку, буду покупать такой же в Чернотропе, если найду!» — и получил вопрос:

— Когда вы едете?

— Скорее всего, завтра утром. Скоростная электричка ходит по четным дням. После проповеди прогуляюсь на вокзал, куплю билет. Из-за ярмарочных дней могут быть проблемы… если не куплю, тогда подумаю.

— Мое предложение о месте в купе ретро-поезда остается в силе. Выезд послезавтра в шесть утра. Пообедаем в вагоне-ресторане, послушаем лектора, посмотрим короткое кино о мостах и станциях.

— Вряд ли Бранту это понравится, — честно сказал Валериан. — Не кино и не ресторан, а мое присутствие. Не усложняйте себе жизнь, Эльга.

— Он остыл и сам предложил вас позвать. Уже после того, как пообещал, что поедет со мной и Айкеном.

— Как он это аргументировал?

— Сказал: «Сгорел сарай, гори и хата».

Валериан расхохотался. Отец обжег его негодующим взглядом, прихожане поддержали взгляд дружным бурчанием. Пришлось изображать раскаяние и внимательно слушать проповедь о вреде разгульной жизни. Кивая в такт отцовским словам, Валериан сообразил, что не позвонил в местное управление УБЭТ и не запросил расширенную справку о Бранте. Это можно было исправить сегодня вечером или завтра с утра — отодвинуть отъезд. Можно было позвонить, а можно было положиться на чутье и оставить Бранта в покое.

«Похоже на то, что бурый действительно завязал».

Он понимал, что слишком поздно спохватился. Брант поселился в доме напротив как раз после его последнего приезда. Через месяц. И отец о нем пару раз упоминал в письмах и телефонных разговорах, но Валериан пропускал это мимо глаз и ушей — не вникал в проблемы отцовской паствы, своих забот хватало. По-хорошему надо было или чаще приезжать или не качать права пять лет спустя, проверяя документы и разбрасываясь угрозами. Но не отреагировать на отставного боевика под боком у отца было невозможно, и сейчас Валериан испытывал богатый букет чувств: глухую зависть к здоровью и семейному счастью Бранта помноженную на недовольство собственным разгильдяйством, дружескую симпатию к Эльге и желание поддаться на уговоры Анджея, остаться в Ключевых Водах и перейти на полицейскую работу. Розальский — пока они давали показания и подписывали протоколы — предлагал ему завязать с беготней в бронежилете, пройти курсы переподготовки и перевестись в городское полицейское управление. Валериан ответил ему: «Нет», как и отцу, и сейчас пытался вычислить, сколько в этом «нет» упрямства, а сколько — необходимости.

Размышления настолько захватили, что он не заметил, как закончилась проповедь. Очнулся оттого, что Эльга прикоснулась к его плечу.

— Поедете с нами? Мне обрадовать Бранта, сообщить, что хата уже пылает?

— Не могу дать ответ, — уклонился Валериан. — Жду, пока мне позвонят… еще ничего точно не знаю, извините.

Сияние Эльги немного потускнело. Улыбка исчезла.

— Если надумаете — сообщите. Идти недалеко. Калитка напротив.

Валериан твердо решил, что примет решение только после того, как посоветуется с отцом. Пусть поездку одобрит сама Хлебодарная, изъявив волю устами жреца. Ждать вечернего разговора пришлось довольно долго — отец вернулся не один, чаевничал на кухне с расстроенной лисицей. Молодой, учившейся в одной школе с Валерианом. Это помогло отловить еще одну составляющую слова «нет». Мама умерла, когда Валериану было десять. Сейчас, двадцать лет спустя, скорбь изрядно потускнела, уменьшилась до креста в обрамлении снопов на кладбище, вытерлась взрослой жизнью и служебными заботами. Осенило от воспоминания о днях, когда боль была еще остра. Слушая звяканье ложечек, негромкий стук чашек о блюдце и приглушенный разговор, Валериан понял, что отцовская паства ассоциируется у него со словом «ожидание». Ожидание под часовней, пока папа выйдет, ожидание под дверью кухни, пока изольет душу очередной страждущий. Отец был добр, его доброты хватало на многих, Валериану доставалось больше всех, но…

«Я хотел, чтобы что-то было только для меня. Наверное, поэтому и сбежал, и пообещал ему вернуться и построить второй дом, только если женюсь, если мы с женой сможем зачать ребенка. Это до сих пор звучит как что-то несбыточное, замаскированный отказ. Вернуться сейчас? Если жить отдельно — видеться будем чуть чаще приездов из Чернотропа. Я к нему месяцами не буду заходить. В десять лет ждать своей очереди на разговор просто тоскливо, а в тридцать уже не хочется вклиниваться между прихожанами, жаждущими утешения».

Валериан снова задремал и вздрогнул от вопроса отца:

— Почему ты не включаешь свет? Ох, прости! Разбудил? Сначала лишил доступа к холодильнику и торту, теперь, когда ты заснул — разбудил.

— Почему сразу «прости»? Все нормально, пап, — Валериан зашипел, потому что неудачно оперся на больной локоть. — Хорошо, что ты напомнил про торт! Съем кусок. И, если ты не устал, хочу с тобой посоветоваться.

Выслушав вопрос — «ехать или не ехать в ретро-поезде?» — и объяснение, что не хочется своим поступком испортить его хорошие отношения с соседями, отец предложил:

— А давай я схожу и спрошу Бранта? Мне он