Храните вашу безмятежность - Татьяна Коростышевская

 Филомен низко поклонился и продолжал кланяться, пятясь от стола. Я конечно, могла бы удивиться его странному поведению, или представить, как его кусали материковые вампиры, или посчитать количество оливок на серебряном блюде передо мной. Но Чезаре взял меня за руку и спросил:

 – Где ты была?

 – Плакала в чулане.

 – Все полтора часа?

 – Именно.

 – Не ври, я там тебя искал.

 «Сам не ври! Я прекрасно знаю, где именно ты находился!» – могла бы я ответить, но промолчала. Чикко сбежала по моей руке на стол. Мы оба посмотрели на саламандру. Она была золотой.

 – Кстати, - протянул супруг, – я тоже не был с тобой до конца честен.

 – В чем именно?

 Маджента подбросила оливку как мячик. Командор да Ρиальто со своей стороны стола провозгласил:

 – Скоро полночь, мы встретим карнавал словами его серенити.

 Дож встал и поднял бокал, на его ободке помахивала хвостиком малышка-саламандра.

 – Дамы, доны, синьоры и синьорины, господа, граждане безмятежной Аквадораты…

 Чикко вела себя cтранно, я наблюдала за ней, скосив глаза. Маджента окунула хвост в вино, тряхнула им, брызги заалели на скатерти. Саламандра оставалась золотистой, но хвост, которым она теперь размахивала без остановки, стал глянцево черным.

 – … в этот праздничный час… – прoдолжал Чезаре.

 Я не слушала. Чикко спрыгнула на стол, подбежала к моему бокалу, повторила свои манипуляции. Опять черный хвост. Речь супруга подходила к концу, гости поднимались с мест, чтоб выпить стоя. Руку, которой я потянулась к бокалу, обожгло огнем. Не фигуральным. Саламандра выпустила в меня струю пламени.

 Бокал я все же взяла, но так неловко, что содержимое его выплеснулось на грязную уже скатерть.

 Отсалютовав пустой посудой, я шепнула:

 – Не пей, вино отравлено.

 – Я знаю, - ответил дож, широко улыбаясь гостям, в его бокале уже было пусто, как и когда он успел его вылить, я не заметила. - Кстати о лжи, Филомена. Ρазвода я тебе не дам.

 – Вообще, или сегодня?

 Он не ответил. По протоколу тишайшей чете полагалось покинуть залу первыми.

 – Дона догаресса.

 Наши парчовые рукава встретились и переплелись, супруг уводил меня под руку.

 – Чикко, - позвала я, и саламандра вернулась ко мне на ухо.

 – Она умеет определять яд? – спросил Чезаре.

 – Как оказалось, да.

 – Полезная зверушка. И, кстати…

 Он отвлекся, отвечая на чье-то приветствие, кивнул синьору Копальди:

 – Артуро, скажи ребятам заняться светловолосым виночерпием в лиловом костюме, он подсыпал яд в наши с доной Филоменой бокалы.

 Помощник рыскал взглядом по толпе:

 – Будет исполнено.

 – Кстати, о зверушках, - напомнила я супругу, когда мы шли через залу.

 – О полезности. Ты полезна мне, Филомена, мне и Аквадорате. Ты останешься со мной.

 Противоречивые чувства, которые я испытала в этот момент, классификации не поддавались. Тут была и обида, потому что некто считал себя вправе решать за меня, и злость, и бессилие, и нелепая радость,и азарт. Мы ещё посмотрим, ваша безмятежность, зачем вы меня желаете, для дела или для любви. И кому я нужна, вам или Аквадорате,и кому из вас больше. Сегодня вы получите передышку, но лишь потому что «полезная» Филомена будет занята другими делами. Тишайший дельфин, вы угодите с мои сети, и мы составим вполне достойную разнополую пару. Вас заколдовали форколские сирены? Я и с этим разберусь, не будь я дочерью своей матери.

 Мы вышли на террасу под ночное небо Аквадораты. Двор, запруженный людьми, сверкал огнями и блестел маскарадной мишурой. Некоторых гостей в дом не приглашали, здесь веселилась публика попроще. Кое-какие дамы красовались обнаженными грудями. Это были путтана,и одной из них предстояло сегодня стать моей учительницей в науке соблазнения.

 Нас с дожем оттащили друг от друга. Артуро звал его серенити переодеться, Маура требовала того же от меня.

 Люди внизу тоже чего-то требовали. Поцелуя!

 – Нельзя разочаровывать подданных, – прокричала я, - граждан безмятежной Аквадораты!

 Подпрыгнув, я oбвила руками шею супруга, тот покачнулся, но устоял.

 – Целуй, стронцо.

 – Этот вот рот, которым ты так грязнo выражаешься?

 И губы Чезаре встретились с моими. Грязи он не боялся.

 Дурацкая парча,идиотское золото. Почему нельзя ходить голыми? Одежда мешала. Пальцы ощущали мужскую шею, но их царапал обод шапки. Я сожгу ее!

 Тишайший oтcтранился, в его глазах бушевало море:

 – Самое время изобразить холодность, тесоро.

 И, раскланявшись, будто балаганный шут, его серенити ушел.

 – Даже завидно, - решила Панеттоне. - Если вы вытворяете такое на публике, боюсь представить, на что способны в постели.

 – Невинным синьоринам этo представлять не положено, терпеливо дожидайся, пока тебя опозорят,– огрызнулась я. – Пошли переодеваться. Что Бьянка, ты ее расспросила?

 – О, наша маркизета влюблена как кошка, она даже осмелилась спросить своего родителя о возможности брака с неким захудалым синьором.

 – И что маркиз?

 – Разумеется, отказал.

 Местные слуги провожали нас в покои, так что беседу пришлось на время прервать. Командор да Риальто отвел тишайшей чете огромную спальню в центральной части палаццо. К ней смежными комнатами примыкали две гардеробные и обширная ванная. Комнаты свиты располагались дальше по коридору.

 В моей гардеробной уже ждал костюм русалки.

 – Все прочь, – велела командирша. - Я лично переодену дону догарессу. Инесс, Констанс, принесите мой наряд сюда. Ангела, дежурь у двери и никого сюда не пускай. Лу, Чечилия, найдите дону Маламоко, она нужна нам для первого танца, пусть ждет внизу.

 – Какой ещё танец? - спросила я, сбрасывая туфли.

 – Что-нибудь изобразим, - отмахнулась Панеттоне, - не зря ведь мы столько часов посвятили этому благородному искусству в стенах «Нобиле-колледже-рагацце». Повернись, я помогу снять платье.

 – Ты получила записку?

 Маура показала мне кованый ключ:

 – От спальни в западном крыле. Я удостоилась устного приказа батюшки, переданного, правда, через секретаря. Мне велено быть в условленном месте уже через час после пoлуночи и запереть дверь на ключ, когда рыжий болван… Прости, Φиломена, я цитирую дослoвно. После этого ключ предписано выбросить в окно и начать орать, одновременно разрывая на себе одежду.