Вероника желает воскреснуть - Вадим Норд

Александр принял у Инны скальпель, поднес его к коже и легко, почти не нажимая, провел нужную линию. Принцип один и тот же, что в хирургии, что в каллиграфии – скальпель или кисть, то есть инструмент, должен стать продолжением твоей руки. Думай о том, что ты хочешь сделать, и не задумывайся о том, как ты это делаешь. Если приходится задумываться, то это означает, что навык отработан недостаточно хорошо.

– Мастер-класс! – восхищенно выдохнул Кузоватый, когда был наложен последний шов.

– Если что меня и погубит, так это ваша лесть, Виктор Артемович, – строго сказал Александр, не любивший, когда из него делали «культового» хирурга. – Всем спасибо! Мы сегодня молодцы.

Сегодня все были молодцы – и медики, и пациентка, которая вела себя исключительно хорошо. Каким образом человек, которому дали наркоз, может вести себя плохо? Вариантов уйма – от внезапной остановки сердца и…

Закончив операцию, Александр проверил список пропущенных вызовов на телефоне. Как обычно – четыре пропущенных звонка от любимой женщины и тревожная эсэмэска «Почему не отвечаешь? Я волнуюсь, не знаю, что и думать». А что думать, если звонишь хирургу в разгар рабочего дня, а он не отвечает? Тут думать нечего, раз не отвечает на звонок, значит, занят на операции. Или на перевязке, или на консультации…

Четыре звонка и одно сообщение означали, что ничего особенного не произошло. Если бы произошло, то пропущенных звонков было бы пятнадцать, если не двадцать, а сообщений не меньше семи-восьми. Любимая женщина при всех своих выдающихся достоинствах порой была настойчива до назойливости. Александр не стал перезванивать, зная по опыту, что разговор может затянуться на полчаса, а ограничился эсэмэской: «Извини, был на операции. Что-то случилось?» Ответ пришел мгновенно: «Ничего не случилось, просто хотела услышать твой голос». Упрек просвечивал явственно – я хотела услышать твой голос, а ты даже перезвонить не удосужился. Наверное, должно быть приятно, когда тебе звонят на работу для того, чтобы услышать твой голос… Наверное.

Без пяти три Александр сидел в своем кабинете, листал свежий номер Aesthetic Plastic Surgery[13]и поглядывал на часы. Наличие своего кабинета вдобавок к общей ординаторской было не привилегией, а вынужденной необходимостью. Где еще вести конфиденциальные беседы с пациентами? Не в коридоре же.

У Александра было железное правило – не ждать никого более четверти часа. Время дорого, а некоторые люди его совершенно не ценят, могут опоздать на час, а то и на два. Это их личное дело и их личное время, своим временем Александр разбрасываться не собирался, поэтому неизменно сообщал всем, с кем договаривался встретиться, что дольше четверти часа не сможет их ждать. Имея склонность к типологизации, он делал кое-какие выводы из того, во сколько человек приходил на встречу. А еще систематизировал женские характеры по типу ягодиц, но с широкой публикой этими данными не делился.

Вероника Алецкая опоздала на двенадцать минут. «Расстановка приоритетов? – подумал Александр, выходя из-за стола ей навстречу. – Или просто со временем не в ладах?» Скорее всего Вероника опоздала намеренно, желая таким образом обозначить свое доминирование, потому что по коридору она шла неторопливо (Александр слышал, как цокали по полу ее каблуки) и столь же неторопливо вошла в кабинет.

Усевшись в другое кресло (беседы «через стол» выглядят чересчур официально), Александр всмотрелся в лицо Вероники, оценивая характер и масштабы предстоящей работы. Всмотрелся деликатно, не пялился как баран на новые ворота, а, можно сказать, скользнул беглым взглядом, ему как профессионалу этого было достаточно. Да уж, наломали дров горе-коллеги, ничего не скажешь. Довольно неплохой нос, который требовал небольшого аккуратного вмешательства, превратился в некое подобие баклажана, лицо асимметрично искривлено, неестественность мимики говорит о повреждении нервов, кожа на подбородке обвисла складками, веки слева не смыкаются, да вдобавок лицо грубо отшлифовали, в результате чего кожа местами стала «мраморной». Не лицо, а пособие из серии «так делать нельзя». Бедная женщина, а у нее ведь еще и с грудью проблема, Геннадий Валерианович упоминал.

Вероника поерзала в кресле, затем закинула ногу на ногу, окинула Александра демонстративно-оценивающим взглядом и с неодобрением констатировала:

– А вы красавчик.

– Это плохо? – спросил Александр, немного озадаченный подобным началом разговора.

– Очень, – поджала губы Вероника (верхнюю губу, впрочем, специально поджимать было не надо, она все время выглядела поджатой) и пояснила: – Красавчики легкомысленны и самоуверенны. К тому же они плохие специалисты, потому что предаются радостям жизни в то время, когда другие сидят над книжками. Тот, кто меня изуродовал, тоже был красавчик. Лощеный такой. Выставочный экземпляр…

Проводив Алецкую, Александр несколько минут просидел в кресле, раздумывая над словами Конфуция, который сказал, что цзюнь цзы, или благородный муж, должен ясно видеть и четко слышать, должен быть приветливым, почтительным, искренним, осторожным, должен спрашивать, если сомневается, должен предвидеть последствия своего гнева и должен помнить не только о выгоде, но и о справедливости. Видимо, великий мудрец намеренно не оперировал понятием доброты, чтобы не оставлять благородным мужам лазейки. Доброта – очень растяжимое понятие, которое каждый может перекроить на свой аршин. Можно придраться к поведению или к словам Алецкой, отказаться работать с ней и продолжать считать себя добрым человеком. А еще можно говорить о себе «я добрый, но не добренький» и объяснять этим многое из того, что идет вразрез с понятием доброты.

Но если речь идет о приветливости, почтительности, искренности, справедливости и способности предвидеть последствия своего гнева, тут уже лазеек не остается. Совсем никаких. Если обойтись с Алецкой неприветливо и непочтительно, то контакта не получится. А контакт нужен, контакта искренне хочется. К тому же элементарная справедливость требует исправления ошибок. Кто что натворил и кому исправлять – это вторично, первично – само исправление. И о последствиях – если разозлиться и отказаться работать с Алецкой, то это может обернуться для нее новой трагедией. А вдруг она больше ни к кому другому не захочет обращаться? Обожжется два раза и решит не иметь больше дел с пластическими хирургами? «Не забывайте, что каждый клинический случай может стать чьей-то трагедией!» – часто повторял профессор Тепляков. Тепляков читал лекции по нервным болезням, но эти его слова можно (и нужно!) было отнести ко всей медицине в целом.

А говоря о том, что благородный муж должен ясно видеть и четко слышать, Конфуций имел в виду не остроту зрения и слуха (слишком уж эта трактовка примитивна), а способность видеть и слышать потаенную суть, то, что кроется за поступками и словами, понимать, что к чему и что откуда. Вот если бы олигарх Соймонов пришел в клинику и начал разговаривать с Александром так, как разговаривала с ним сейчас Алецкая, то очень скоро услышал бы в ответ неприятное и нелестное. Как говорится, каков привет, таков и ответ. Потому что Соймонов – успешный влиятельный мужчина без неудачных пластических операций в анамнезе. Ему не с чего вести себя вызывающе, в отличие от Алецкой, которая за этим вызывающим поведением пытается спрятать свои страхи и боль. Ясно видеть и четко слышать означает умение понимать. Не то Конфуций намеренно напустил туману, уповая на то, что умный и так поймет все правильно, а дуракам мудрые поучения ни к чему, не то переводчики ошиблись. Китайский язык емок и сложен до бесконечности, каждый иероглиф таит в себе множество смысловых значений…