Вероника желает воскреснуть - Вадим Норд

Можно ли надеяться, что общение с Вероникой Алецкой будет приятным и несложным?

Можно, если ты идиот.

Александр идиотом не был и потому готовился к трудному, возможно, крайне эмоциональному разговору. Он намеренно попросил Веронику приехать к трем часам, уже по окончании операций. Такой был у него принцип – до операций по возможности избегать любой нервотрепки, чтобы во время операции руки не дрожали и лишние мысли в голову не лезли. А после операции можно немного и понервничать.

Несмотря на свое «нордическое», как выражался Геннадий Валерианович, спокойствие, Александр многое принимал близко к сердцу и еще больше, как выражалась его мать, «брал в голову». Только вида не подавал, но порой под маской спокойствия бушевали такие бури, что только держись.

На сегодняшний разговор Александр настраивался с самого утра. Проработал в уме самые неблагоприятные варианты, постарался найти несколько «крючков», которые могут спасти положение. Очень трудно подбирать «крючки» к незнакомому человеку, это все равно что подбирать отмычки к замку, не видя самого замка. Но к трудным разговорам-переговорам положено готовиться заранее. Хоть немного, чтобы неблагоприятные повороты не застали тебя врасплох.

Кто-то мог бы подумать, что Александр излишне драматизирует, чересчур сгущает краски. Зачем «париться», ведь Алецкая целенаправленно обратилась в клинику «La belle Hélène», чтобы оперироваться у Александра. Ну не она, так ее спонсор-покровитель, разницы нет никакой. Стало быть, никуда она от Александра не денется. И он от нее никуда не денется, потому что уже взялся, дал согласие. Отнекивался-отнекивался, а потом дал. Никто за язык не тянул. Откажешься – никто не поймет, да и невозможно отказаться.

Еженедельная утренняя врачебная конференция была недолгой. Геннадий Валерианович подвел итоги прошлой недели (у всех нагрузка «выше крыши», никаких чрезвычайных происшествий), рассказал пару свежих сплетен из Департамента здравоохранения, после чего обсудили, что дарить отсутствовавшему Марыськину на юбилей, но к единому решению так и не пришли.

Сегодняшняя операция была давно отработанной до автоматизма и не предвещала никаких осложнений, то есть по закону подлости (а уж он в медицине срабатывает при первой удобной возможности) относилась к категории операций, во время которых нужно быть особенно внимательным. «Где тонко, там и рвется», – гласит народная мудрость. «Где все просто – жди беды», – дополняет ее мудрость врачебная.

Круговая подтяжка лица с пластикой век и липосакцией подбородка. Подтягивается не только кожа, но и находящиеся под ней мышечные ткани. На все про все – от трех с половиной до пяти часов, и это с учетом того, что Александр «легок на руку», оперирует быстро. Более точные временные рамки ставить нельзя, потому что никогда не угадаешь, как пойдет операция. Разрез на затылке, с таким расчетом, чтобы послеоперационный рубец был скрыт под волосами, удаление «лишнего», подтяжка, фиксация, удаление избытка кожи и жировой клетчатки с век, «откачать» через трубочки-канюли жир с подбородка. Липосакция подбородка с точки зрения эстетики – самый ответственный момент операции. Подбородок невелик и находится на виду, малейшие диспропорции, которые так легко получить, будут бросаться в глаза и сводить на нет эффект от всей операции в целом. Надо хорошо представлять, какой формы ты хочешь добиться и сколько откуда для этого надо откачать жира.

Изъян на лице пациента – изъян на репутации врача. Первое в большинстве случаев поддается коррекции, второе – нет. Напрасно надеяться, что о твоих промахах забудут. Разве что реже вспоминать станут, потому что найдутся более интересные темы. Но при случае вспомнят все – и то, что было пять лет назад, и десять, и пятнадцать. Если есть что вспомнить, то непременно вспомнят. «Memoria est signatarum rerum in mente vestigium» – «Память – это след вещей, закрепленных в мысли». Неизгладимый след. У Александра еще не было ни одного пятна на репутации, и он очень надеялся, что никогда не будет. Он не просто надеялся, а прилагал все усилия для того, чтобы пятен не было.

Если бы Геннадий Валерианович имел в три раза больше недостатков, то все их можно было бы простить ему за внимательное отношение к психологической совместимости сотрудников. Если, скажем, хирург не мог сработаться с анестезиологом, Геннадий Валерианович шел навстречу – перетасовывал график таким образом, чтобы все были довольны. В первую очередь – хирург, потому что анестезиолог готовит и обеспечивает, а хирург оперирует. Никакой дискриминации, один лишь прагматизм, здравый смысл. Например, анестезиолог Троицкая – молчунья, не склонная к пустопорожней болтовне. А хирург Блувштейн во время операции буквально не закрывает рта, ему так комфортнее. Сотрудники шутят – «если Леонид Аронович молчит, значит, он умер». Можно ставить Троицкую и Блувштейна на одну операцию? Разумеется – нет. Лучше поставить Троицкую в паре с доктором Бергом, а Блувштейн пускай работает с Гаспаряном, который тоже любит поговорить, тем более что у них есть одна общая тема, которую можно обсуждать бесконечно, – чей народ древнее.

Александр мог работать с кем угодно, лишь бы человек знал свое дело. Во время операций он думал о том, что он делает, и больше ни о чем. И не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Перешагнул через красную полосу[12]– отрешился от всего постороннего, от мирской суеты. Молчит ли операционная сестра или делится с анестезиологом рецептом пирогов с мясом и грибами – какая разница? Делайте свое дело, не мешайте мне делать свое, и все будет хорошо.

«Ассистент здесь, операционная сестра здесь, анестезиолог с сестрой здесь, – начал методично фиксировать мозг, стоило только Александру войти в операционную, – пациентка подключена к наркозному аппарату, инструментальный столик «сервирован», биксы с перевязочным материалом есть…»

– Можно начинать! – разрешила Троицкая, переглянувшись со «своей», то есть – с анестезиологической, медсестрой Галиной Васильевной.

– Спасибо, – поблагодарил Александр, подмигивая ассистенту.

«Спасибо» было частью ритуала. Анестезиолог с медсестрой приготовили пациентку к операции, надо поблагодарить их за это. Подмигивание – тоже ритуал. Ассистент, доктор Кузоватый, немного мнителен, эта мнительность и мешает ему достичь высот в профессии, стать специалистом экстра-класса. Его обязательно надо подбодрить перед началом операции. И лучше не словами, которые слышны всем (подобно многим мнительным людям Кузоватый стеснителен), а жестом, который окружающие не заметят. Кузоватый улыбнулся в ответ (даже под маской заметно), плечи расправил – молодец.

В клинике «La belle Hélène» строго соблюдался принцип «один анестезиолог на один стол», иначе говоря, один врач анестезиолог-реаниматолог на одну операцию. На одну, а не на две, как во многих других местах. Да, в экстренных случаях, при наличии двух квалифицированных анестезиологических медсестер, один анестезиолог может «обеспечивать» две операции одновременно. Но это в экстренных случаях, в какой-нибудь скоропомощной больнице, при одновременном поступлении нескольких тяжелых больных, нуждающихся в срочной операции. В экстренных, а не в плановых! Анестезиолог же не просто так стоит возле пациента, дожидаясь, пока хирург закончит оперировать, он на протяжении всей операции следит за работой сердца, мозга и за дыханием оперируемого, принимая меры для предотвращения возможных осложнений. При необходимости оказывает реанимационное пособие. Как быть, если при работе «на два стола» оба пациента одновременно начнут умирать? Разорваться надвое? Для плановых операций ситуация «один анестезиолог на два стола» немыслима, но тем не менее в целях экономии многие клиники (в том числе и весьма престижные) предлагают врачам такую схему. Вместо «предлагают» можно поставить «заставляют», ибо предлагают весьма настойчиво и альтернативы не оставляют. Врачи соглашаются. У каждого свои мотивы, кто-то боится потерять хорошее место, кто-то хочет получать надбавку за интенсивность, не думая о том, сколько за такую «интенсивность» (не дай бог, конечно) может добавить судья.