Дублин - Эдвард Резерфорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Бегство графов, — протяжно произнес Дойл, — означает конец эпохи.
— Пусть Бог дарует им лучшую судьбу. — Уолш поднял бокал с вином.
— За это я выпью, — кивнул Дойл.
И юный Орландо, молча наблюдавший, понял, что каким-то непонятным образом мир, в котором он жил, изменился навсегда.
На следующее утро, после отъезда Дойла, отец позвал Орландо.
— Ты идешь со мной, — сказал он, а когда Орландо спросил, куда именно, ответил: — В Портмарнок.
Маленькая прибрежная деревушка Портмарнок лежала у дороги, шедшей через пески и дюны на юг, и частично проходила по краю древней Долины Птичьих Стай. Орландо предположил, что нужно оседлать пони, однако отец сказал ему:
— Нет, мы пойдем пешком.
Дул легкий ветер. По небу скользили облака, и небо становилось то серым, то голубым. Орландо с довольным видом шагал рядом с отцом, время от времени обмениваясь с ним несколькими словами; они шли на восток, к Портмарноку. Дойдя до края своей земли, они миновали маленькую заброшенную часовню, в которой Орландо ожидал Патрика Смита.
— Просто стыд, что наше собственное правительство запрещает нам ее использовать, — заметил Уолш.
Они шли дальше, и теперь вокруг видны были свидетельства средневекового заселения этих мест старыми англичанами: поля пшеницы и овса; высокие темные живые изгороди; каменные стены; тут и там стояли каменные церкви или небольшие укрепленные дома. Но вскоре они добрались до менее ухоженных территорий, где пасся скот. Открытая пустошь мягко уходила вниз, к морю, и это напоминало о тех давних временах, когда предок Дойла, Харольд Викинг, и другие вроде него создали свои фермы в долине Фингала.
Однако цель отца и сына, до которой они добрались меньше чем за час, была старше всего этого. Она стояла в одиночестве, в стороне даже от рыбацких хижин.
— Твой брат не одобряет это место, — с легкой гримасой заметил Уолш. — И не одобрил бы то, что я сюда иду.
Орландо впервые услышал от отца некий намек на трения между ним и Лоуренсом.
— Но я все равно прихожу сюда время от времени.
Посмотреть здесь было, в общем-то, не на что. Частенько, направляясь к берегу, Орландо проходил мимо этого места, правда оставаясь примерно в четверти мили от него. Просто какой-то старый колодец, окруженный невысокой каменной стенкой. В свое время над ним построили коническую крышу, но она давно развалилась, поскольку за ней никто не присматривал. Колодец был довольно глубоким, но, наклонившись через его край, Орландо рассмотрел слабый мягкий блеск воды далеко внизу. Колодец возле их дома был почти таким же глубоким, но никогда не казался Орландо особо интересным, а вот этот колодец был совсем другим. Орландо не знал почему. Возможно, потому, что он находился в относительно уединенном и пустом месте, однако в его воде было что-то странное и загадочное. Но что? Может, это был мерцающий вход в другой мир?
— Это колодец Святого Марнока, — тихо произнес отец рядом с Орландо. — Твой брат Лоуренс утверждает, что когда-то он был языческим местом. До прихода святого Патрика, это точно. Лоуренс говорит, что такие вещи — всего лишь суеверия, недостойные веры. — Уолш вздохнул. — Может, он и прав. Но мне нравятся древние времена, Орландо. Я прихожу сюда как простой крестьянин, чтобы помолиться святому Марноку, когда у меня неприятности.
Святой Марнок. Один из десятков местных святых, почти забытых всеми, кроме здешних жителей, хотя иногда у них имелся свой день и источник или священное место, где их можно было вспомнить.
— Мне тоже нравятся давние времена, — сказал Орландо.
Он и вправду так чувствовал, тем более что это сближало его с отцом.
— Тогда ты можешь помолиться за свою сестру и попросить святого наставить ее на ум.
Подойдя к колодцу, Уолш опустился на колени и какое-то время молча молился. Орландо, также вставший на колени, ждал, пока не встанет отец, но как только Уолш поднялся, Орландо подошел к нему поближе, и, к удивлению мальчика, отец обнял его за плечи:
— Орландо, можешь мне пообещать кое-что?
— Да, отец.
— Обещай, что однажды ты женишься и обзаведешься детьми, что подаришь мне внуков.
— Да, отец. Обещаю. Если такова будет Божья воля.
— Будем надеяться на это, сын мой. — Он немного помолчал. — Поклянись мне здесь, у этого колодца, перед святым Марноком.
— Клянусь, отец. Перед святым Марноком.
— Хорошо. — Уолш кивнул самому себе, а потом, посмотрев на сына, улыбнулся. — Это хорошо, что ты поклялся. И мне бы хотелось, чтобы ты навсегда запомнил этот день, когда твой отец привел тебя к священному источнику Святого Марнока. Запомнишь этот день, Орландо?
— Да, отец.
— На всю жизнь. Идем.
И, продолжая обнимать сына за плечи, Уолш повел его по длинной тропе через дюны, на широкий песчаный берег. Как раз был отлив, и песок далеко ушел в море, мягко сверкавшее на солнце.
Справа от них берег уходил светлой полосой к Бен-Хоуту, чей горб высоко поднимался из воды. Перед ним приютился маленький островок Ирландс-Ай, как стоящий на якоре корабль. А вдали в другой стороне, в дымке северного горизонта, словно спали синие горы Морн, охранявшие Ульстер.
Орландо поднял голову и посмотрел на отца. Взгляд Мартина Уолша устремился в море, Уолш явно затерялся в собственных мыслях. Орландо опустил глаза на разбитую раковину, лежавшую у его ног. Облако прикрыло солнце, море погасло.
— Конец эпохи, Орландо… — Голос отца был едва слышен. Потом мальчик почувствовал, как пальцы отца слегка сжали его плечо. — Помни свое обещание.
В начале следующего года в Бордо стоял сырой, ветреный день. Именно в этот день Энн Уолш получила письмо от своего отца.
Моя дорогая дочь!
Ты должна подготовиться, потому что у меня самая печальная весть для тебя. Две недели назад Патрик Смит сел на торговый корабль в Корке, куда он прибыл неделей раньше. В то утро, когда они отплыли, погода была хорошей. Но ближе к вечеру поднялся сильный шторм, и он пригнал корабль назад к ирландскому побережью и выбросил на скалы. И к моему великому огорчению, должен тебе сообщить, что в этом крушении погибли все, кто был на борту.
Я знаю, моя дорогая Энн, как это печально должно быть для тебя, и могу только горевать вместе с тобой и повторять тебе, что всегда думаю о тебе.
Значит, все кончено. Ее любовь потеряна навсегда, без надежды на возвращение. Энн разрыдалась и плакала подряд несколько часов.
Но после первого всплеска горя пришел гнев. Не на отца, ведь не он это сделал, а на Лоуренса. Это он, с горечью думала Энн, это Лоуренс своим вмешательством и хитростью, своей самоуверенной убежденностью убил Патрика. Если бы не Лоуренс, Патрик ни за что не уехал бы, никогда не очутился бы в Корке, не утонул бы. И, забыв о слезах, в приступе боли и ярости, Энн прокляла своего брата и пожелала ему самому оказаться на месте Патрика и умереть.