Морская ведьма - Сара Хеннинг

Мальчик сказал мужчинам, что еще одна девочка осталась в море. Он указал в сторону песчаной косы и плещущихся над ней волн. Он приказал им отправляться спасать ее. Мужчины подчинились. Потому что знали, кто перед ними.

Мальчик сделал девочке искусственное дыхание, а потом снова похлопал ее по спине, убрав назад копну волос для большей эффективности. В этот раз вода полилась потоком. Затем девочка резко втянула воздух.

Ее глаза открылись. Они были темными и уставшими.

– Ник?

– Да, Эви, да!

Улыбнувшись, юноша обнял ее, хоть это было не очень уместно – учитывая ее голые плечи, нижние юбки и тот факт, что он принц. Но мальчику было наплевать, ведь она была жива. Эви выжила.

– Анна? – спросила она.

И их взгляды обратились в сторону моря.

Жизнь в Хаунештаде бьет ключом.

Ясная летняя погода в сочетании с волнительным ожиданием фестиваля в честь Урды создают в воздухе особую атмосферу приближения чего-то грандиозного. Из-за этого я просыпаюсь ни свет ни заря. И, несмотря на мрачные впечатления прошлой ночи, чувствую себя отдохнувшей и свободной.

Я спускаюсь к гавани с аметистом в кармане и вижу проезжающую карету Ника. Я помахала другу рукой. Однако не уверена, что он меня заметил. Ник, вероятно, направляется в долину на встречу с фермерами, работающими на землях его отца. Это традиция на Литасблот. Мы благодарим не только Урду, но и тех, кто возделывает поля.

На кораблях в порту ни души. Но я все равно провожу по их бокам камнем, заговаривая – не взирая на то, что суда никуда не отправятся в ближайшие пару дней. В такое прекрасное утро взывающие к Урде слова льются, как песня. Но я не могу позабыть вчерашней речи Ника. Колдовством ее не проведешь. Словами ее не обманешь. Ее воля непоколебима. Пытаюсь ли я обмануть Урду своими заклинаниями? Меня одолевает приступ страха. Сердце начинает стучать чаще. Ноги наливаются свинцом. Земля уходит из-под ног. Это мое наказание? Я закрываю глаза, чтобы восстановить равновесие. Что за глупости. Магия дана мне не для обмана. Заклинания превозносят Урду. Они воздают хвалу ее морю. Они несут жизнь. Конечно, она знает это. Я успокаиваюсь и ухожу с пристани. Мне нужно отвлечься.

Ник не вернется с полей до полудня. Улицы скоро наводнят гости города, но настоящие празднования начнутся лишь вечером. А Ник будет выступать в качестве судьи в играх. Я иду в сторону рынка, чтобы купить еду для позднего завтрака. Большая сочная клубника, полголовки пахучего сыра «Самсе», баночка маринованной селедки, которую мы зовем «слид», и свежий ржаной хлеб с хрустящей корочкой – такой толстой, что напоминает поверхность камня. Все это записывают на счет моего отца. А я возвращаюсь в Хаунештадскую Бухту.

Здесь тихо. Несколько парочек гуляют у скал. Они не обращают на меня внимания. Я снимаю ботинки с чулками и складываю их там же, где вчера. Затем перепрыгиваю с маленького камня на большой у подножия Пикник Рок. Благодаря палящему солнцу и спокойным водам поверхность камня абсолютно сухая. Я ложусь на него спиной, подставляю лицо солнечным лучам и закрываю глаза.

Помимо моей воли мысли занимает Икер. Он все еще не вернулся. Я уже начинаю переживать. Вот и сейчас ощущаю укол беспокойства.

Что, если что-то случилось?

Что, если взорвалась дымовая труба?

Что, если кит пробил борт корабля во время охоты?

Что, если я в этом виновата?

Знаю, это звучит нелепо. Но хуже всего другое: если несчастье и случится, мы даже не узнаем об этом. Почти все королевство сейчас здесь. Никто вопреки обыкновению не следит за морем.

Тут мое воображение начинает рисовать ужасные картины о судьбе моего отца. И вдруг я чувствую, как на мои закрытые веки падает тень. Видимо, солнце закрыла туча. Раз даже погода портится…

– Простите, мисс?

Этот голос.

Я широко раскрываю глаза в ожидании увидеть лицо давно покинувшей меня подруги.

И вижу склонившуюся ко мне девушку.

Ту, которую я видела в иллюминаторе.

Ту, которая спасла Ника.

Но этого не может быть. Сегодня у меня совсем плохо с головой.

Я привстаю и начинаю моргать. Солнце слепит глаза. Но когда окружающий мир вновь обретает четкость, я все еще вижу перед собой ту же девушку. Она выпрямляется. Длинные светлые волосы покачиваются.

Лицо ее, как и мелодичный голос, до боли напоминает Анну – только повзрослевшую. Даже такая же россыпь веснушек на носу. На ней надето платье. Одеяние выглядит лучше, чем все мои вместе взятые. Кожа ее новых туфелек блестит на солнце.

Туфли. Ноги. Никаких плавников. Нет, девушка не может быть тем, кем я ее считала. Не знаю почему, но в животе похолодело.

– Мне очень неловко, но… – взгляд девушки падает на клубнику в моей руке. – Я больше суток ничего не ела.

Находясь в оцепенении, я отдаю ей ягоду.

Девушка некоторое время крутит ее в руках, прежде чем откусить кусочек. Я двигаю к ней всю еду, что у меня есть.

Анна любила сыр и фрукты.

– Ой, нет, правда не стоит. Я…

– Я настаиваю, – перебиваю я. Удивительно, что это первые мои слова – ведь на языке крутится столько вопросов. Но я боюсь их задавать. Не возникает сомнений: рано или поздно я оговорюсь и назову ее Анной.

Пока девушка ест, я думаю о том, что сказать дальше.

Ты спасла Ника?

Ты была русалкой?

Ты – это Анна?

Ты меня не помнишь?

На ее месте я бы тут же сбежала после таких слов. Поэтому я молча открываю банку с маринованной селедкой, пока девушка жует краюшку ржаного хлеба.

– Тебе лучше? – интересуюсь я.

– Да, намного. Большое спасибо. И прости за беспокойство. Я все.

Я качаю головой и придвигаю к ней открытую банку с плавающими в рассоле кусочками селедки.

– Поешь еще.

Она смотрит на рыбу с отвращением и машет руками у лица. Я достаю селедку и кладу себе в рот. Затем вытаскиваю за хвост оставшийся скелетик и выкидываю его в воду. Девушка смотрит на меня так, будто бы я только что откусила ей ухо.

Я так же дразнила Анну. Она ненавидела селедку. Сейчас я улыбаюсь. Однако изнутри меня распирает грусть. Нужно перестать искать умерших среди живых.

– Ты уверена, что наелась? – настаиваю я. – Еще остался сыр.

– Нет, спасибо. Я в порядке. – Она всхлипывает, когда произносит «в порядке». Девушка хмурит брови. Под глазами появляются красные пятна. Кажется, будто она плачет – только без слез.