Диана де Пуатье - Филипп Эрланже

Это было абсолютной бессмыслицей. Диана и ее сестра Анна, которые уже давно были замужем, вышли из того возраста, когда можно было подвергнуться насилию такого рода. Младшая, Франсуаза, была еще слишком мала: в то время, когда рассматривали дело ее отца, ей должно было исполниться всего лишь десять лет. В конце концов все пресытились бесконечным повторением одного и того же; прошло сорок лет.

Тогда протестант Ренье де Ла Планш, автор труда «Французское государство при Франциске I», возжелал заклеймить позором ту, которая была смертельным врагом его собратьев по вере. Он написал:

Это предположение опровергало версию, высказанную в «Журнале Парижского Горожанина», но имело под собой не больше оснований. В 1524 году так называемая жертва, девять лет тому назад соединившаяся в браке с господином де Брезе, была матерью двух дочерей.

Брантом, будучи не слишком требовательным к достоверности фактов, с радостью ухватился за эту тему и развил ее на свой лад:

Позже Соваль с огромным удовольствием включил этот анекдот в свою книгу «Любовные похождения королей Франции».

С другой стороны, современники Брантома не обратили на это никакого внимания. К ним можно отнести таких авторов, как Арну ле Феррона и Бельфоре, который, допуская по обыкновению массу ошибок, объяснил вполне вразумительно:

Но в то время, когда Бурбоны совершенно не стремились восхвалять Валуа, Мезере39 начал все снова:

Честность заставила Мишо возразить:

Уже у Гальяра можно найти такие строки:

«Кажется, — осторожно высказал свое мнение Дрё дю Радье, — что у Людовика де Брезе в течение всей жизни не было причин жаловаться на неверность Дианы».42 Высказывание Паскье, разделившего его точку зрения, в то же время явило свету новую легенду:

(После эпизода с казнью он прожил еще пятнадцать лет).

Романтики ни в коем случае не могли пройти мимо такого красочного происшествия, будь оно фактом или выдумкой. Виктор Гюго облагородил сплетни Ла Планша, Брантома и Мезере, показав Сен-Валье белобородым старцем (ему было сорок восемь лет), обвиняющим отвратительного, наделенного чертами античного Приапа Франциска I в том, что он «запятнал, растоптал доброе имя Дианы де Пуатье, графини де Брезе, опозорил, обесчестил, погубил ее».44

Анри Мартен посчитал, что причина жертвы этой Ифигении крылась в другом: «Именно Брезе, — написал он, — раскрыл заговор. Госпожа де Брезе, прекрасная, блестящая и ловкая Диана де Пуатье, знала, как сделать эту услугу особо ценной в глазах короля и, без сомнения, использовала другие, еще более эффективные средства».

Против обыкновения, Мишле высказался очень осмотрительно, впрочем, не отступая от сюжета этой милой истории:

Ученый Гиффре, редактор и комментатор переписки Дианы, без труда доказал бессодержательность этих плохо согласующихся друг с другом доводов. Аргументы, которые он приводит как психолог, значимы не менее, чем его научные наблюдения.

Вспомнив о всем известном характере короля-рыцаря, нельзя было дальше утверждать, что между ним и графиней была заключена постыдная сделка. К тому же и Брезе не стал бы закрывать глаза на неверность жены. Не его ли отец убил изменившую ему супругу несмотря на то, что она была узаконенной дочерью короля? Можно ли после этого представить, как этот суровый старец продолжает служить королю и поддерживает с женой спокойные сердечные отношения, о чем можно судить по его переписке? Наконец, если бы супруга Великого Сенешаля действительно пожертвовала своей добродетелью, неужели она не смогла бы выторговать для Сен-Валье что-нибудь получше пожизненного заключения и конфискации всего имущества?