Вся палитра нежности - Светлана Демидова

Люся Скобцева тоже не попадалась. Наверняка уехала поступать в Московский театральный, куда собиралась еще с девятого класса. О Сашке Вербицком Галя старалась вообще не думать, потому что он вспоминался только с перекошенным злобой лицом и размахивающим огромными кулаками. При этом сразу появлялся и Васька Лагутенок, распростертый на мокром, закапанном Галочкиной кровью полу мужского туалета. А разве такое хочется вспоминать? И девушка не вспоминала. Федька Потапкин и Гога Гусь тоже больше ей не досаждали. Федька, которому было уже, наверно, лет двадцать пять, вдруг взял да и женился на тихой девушке Вале Зыряновой, а Гога без Федьки стал настоящим нулем, и Галочка его уже не боялась.

Впрочем, Галочкой ее уже больше никто не звал. Только Галей. Даже родители. Оно и понятно: Галочка – имя детское, а она уже давно выросла, стала полноценным членом общества и его ячейки, приносящим ему шлифованные детали, а семье – деньги в виде зарплаты.

Галочка, которая тоже постепенно привыкла думать о себе, как о Гале, уверила себя, что жизнь теперь так и будет нудно катиться по наезженной колее между домом и заводом, но в конце августа вдруг окончательно поняла, что от этой самой наезженной колеи неожиданно ответвилась дорожка, которая неизвестно куда заведет. Девушка по-тихому сходила к гинекологу заводской медсанчасти, которая подтвердила ее наихудшие подозрения. Галя Харина была беременна.

Это страшное известие некоторое время девушка молча носила в себе. Когда перед ней на бешеной скорости вращались шлифовальные круги, так же бесконечно кружились в ее голове бесформенные обрывки мыслей, которые даже не желали формироваться в законченные предложения: «Я беременна… я беременна… будет ребенок… отец убьет… мать жалко… может, как-нибудь вытравить… ребенок же не виноват… все будут показывать пальцами… плевать вслед…»

Самое удивительное, что об отце ребенка, которым мог быть только Колька Якушев, Галя не вспомнила ни разу. Будто бы ребенок завелся в ней сам каким-то непостижимым образом. Вот не было, не было, а потом вдруг раз – и ребенок. Неизвестно, до какого срока девушка молча переживала бы свое новое положение, если бы жила в каком-нибудь большом городе, но не в Григорьевске. В Григорьевске все друг друга знали, а потому заводской гинеколог, томясь в очереди за колбасой как раз за Галиной матерью, не выдержала и спросила ее:

– Ну как там Галя? Фрукты-то ей покупаете?

Галина мать даже не сразу поняла, о чем идет речь. Они фрукты сроду не покупали. Клюква с брусникой были всегда, потому что Роман Егорович Харин каждую осень набирал их видимо-невидимо. Еще малина иногда была, которую он тоже иногда где-то прихватывал. А вот фрукты… Зачем тратить деньги на баловство, когда их и так не хватает!

Замешательство Галиной матери гинеколог, которая за свою жизнь уже повидала всякого, поняла правильно.

– Значит, не сказала… – проронила она будто и не для матери пациентки, а так только, для себя.

– Чего не сказала? – уже заплетающимся от страха языком спросила Харина-старшая.

– Ну как же… – Гинеколог подвинулась поближе и даже сунула свои губы чуть ли не в самое ухо впереди стоящей женщины. – Так уж, наверно, неделя двенадцатая идет…

– В каком смысле? – все еще надеясь, что речь идет о чем-то совершенно постороннем, спросила Галина мать, Ольга Степановна.

– Так… в прямом… беременна ваша дочка. Неужто не знали?

Ольга Степановна так протяжно охнула и побелела лицом, что буквально все стоящие за колбасой к ней обернулись. Строго посмотрев на очередь, гинеколог взяла Галину мать под ручку и, заявив:

– Мы здесь стояли и сейчас вернемся! – вывела совершенно потерявшуюся и еле передвигающую ноги Ольгу Степановну на улицу.

– А что же вы хотели? – сказала она ей уже совершенно открыто, потому что никакой очереди рядом не было. Не стесняться же случайных прохожих. – В городе все знают, что на выпускном вечере паразит Васька Лагутенок насиловал ее в туалете! Вы не могли же не понимать, чем все это в конце концов должно закончиться!

– Но… Галя сказала, что он не успел…

– Видно, не хотела вас расстраивать!

– Не может быть… – прошептала Ольга Степановна, в чем гинеколог ее тут же и разуверила:

– Как это не может, когда только так и получаются дети! Уж мне-то поверьте! Уж я-то могу отличить беременную женщину от небеременной!

Но Галина мать ее уже не слушала. Она вдруг вспомнила, что дочка давно ходит с мрачным лицом. Ольга Степановна относила эту мрачность к тому, что у Гали до сих пор нет молодого человека, а выходило, что у нее молодой человек не только был, но от него даже и ребенок сумел образоваться. Неужели и впрямь от паршивца Лагутенка?

Гинеколог заводской медсанчасти еще что-то кричала Галиной матери, совершенно не стесняясь прохожих, но та, забыв про очередь за колбасой, уже со всех ног неслась домой.

В воскресный день Роман Егорович, как часто бывало, уехал на рыбалку, а Галя, подоткнув домашнюю цветастую юбку, мыла в комнате полы. И без того пышная юбка в подоткнутом виде представляла собой натуральный сине-желтый шар, и Ольга Степановна в изнеможении повалилась на свое супружеское ложе, застеленное тем самым белым пикейным покрывалом. Очень скоро ее дочь на самом деле приобретет размеры такого шара, а все будут на нее показывать пальцами и шептать друг другу, что дочку Хариных все-таки обрюхатил подонок Лагутенок, а потому понятно, какая кошмарная сволочь непременно вырастет из его поганого семени.

– Что случилось? – испугалась Галя, бросила в ведро тряпку и подбежала к матери, на ходу вытирая руки о свою юбку.

Ольга Степановна расстегнула теплую вязаную кофту, а потом и ворот блузки под ней, которая ее просто душила.

– Да что такое?! – повысила голос девушка. – Может, тебе воды? Или «Скорую помощь» вызвать?

Мать наконец взяла себя в руки и спросила:

– Сколько недель?

Галя не сразу поняла ее вопрос, потому что ожидала чего-то совсем другого. Когда же сообразила, о чем та спрашивает, залилась краской, отвернулась от матери и нетвердыми шагами подошла к окну. Она оперлась о подоконник подрагивающими руками, уперлась в холодное стекло лбом и застыла. «Вот оно… началось…» – пронеслось у нее в мозгу.

Ольгу Степановну скрутила жалость к дочери и пружиной выбросила с кровати. Женщина подбежала к поникшей Гале, обняла ее за плечи и горячо зашептала в алеющее горячее ухо:

– Это ничего… Вот увидишь, что все будет хорошо… Мы его вырастим… Всем назло получится чудный мальчик… или девочка… все равно…

Галя обернулась к матери, высокой и статной, уткнулась в ее плечо и с облегчением расплакалась. Ольга Степановна гладила дочь по волосам и говорила, говорила, чтобы как можно дольше не разнимать объятий и не начать всерьез заниматься навалившейся проблемой:

– Ты не думай, я с отцом сама поговорю… Я не позволю ему сказать тебе ни одного грубого слова. Ты же не виновата… Все знают, какой мерзавец этот Лагутенок… и какой сильный… ты же не могла освободиться… он же медведя завалит… Зря ты сразу мне все не рассказала…