Стальная метель - Андрей Лазарчук

Но не отпускают меня предстать пред тобой, о, мой Тот…

У меня нет сил, я распластан, нет ног и рук, нет отверстий, чтобы видеть и слышать, нет рта, чтобы говорить и молчать. Враги мои коварны и злонамеренны, и нет им числа. Они пьют мою память, мои тайны, а я не могу им помешать…

Вот бухта, полная кораблей, они причаливают к свайным мостам, уходящим от берега так далеко, что по десять кораблей встают рядом с ними. Бегом спускаются на берег воины и тремя медными потоками устремляются к дороге.

Передо мной открытая харчевня, увитая виноградом и окружённая пальмами. Сто пятьдесят лет стоит она на этом месте, потому что отсюда виден весь порт, и здесь самый красивый закат — солнце спускается в море и плавится в нём, подобно меди в печи мастера. Здесь в любой день ты получишь рыбу, завёрнутую в виноградные листья, и сладкое вино цвета заката. Я люблю возлежать вон там, где из-под камней выбивается толстая, в бедро могучего мужчины, шершавая лоза, извивается змеёй и проходит через крышу. Всё здание сооружено вокруг этой лозы…

Но сейчас я сыт, поэтому просто сижу на тёплом камне, прикрытом белой пушистой овчиной, и маленькими глотками пью тягучее, почти чёрное вино из Армении. Его привозят сюда в бочках из горного дуба, и это придаёт вину особый аромат.

Мои воины стоят на тропе, ведущей снизу, и вот один подаёт мне знак: царь приближается.

Я допиваю вино, отдаю бронзовый кубок мальчику и иду царю навстречу.

Он, как обычно, с двумя ближайшими друзьями, Гефестионом и Птолемеем. Птолемей[9] лицом похож на царя, такой же рыжий и широколицый, просто более крупный; их можно принять за братьев; а может, они и есть братья, потому что покойный Филипп не знал удержу в разврате. Гефестион же совсем другой, с узким и тёмным лицом, с почти чёрными волосами и глазами неожиданно светлыми, не мускулистый, но жилистый, и не сразу понятно, что он невероятно силён и вынослив.

Они спешиваются, и мы все обмениваемся объятиями и поцелуями. Этот странный македонский обычай уже вызывает скабрёзные слухи и смешки у местных жителей, привыкших к совсем другим проявлениям дружественности. Из стран, где я бывал, а я бывал повсюду, только у поклонников невидимого бога из Иудеи есть подобные обычаи…

— Где же твоя армия, Сутех?

— Пока я не вижу своих кораблей в бухте, мой Александр. Я беспокоюсь так же, как и ты. Голубиная эстафета доставила мне сообщение, что корабли покинули Сицилию, но и только.

Я надеюсь, что мой голос и мои глаза не выдают ложь.

Только два моих корабля — правда, самые большие — придут сюда. Остальные уже стоят в разных портах Кипра. Они примкнут к флоту и армии Мемнона Родосского[10], самого опасного противника Александра. Это единственный военачальник Дария, в котором царь видит равного себе противника. Мемнон отступил в полном порядке после разгрома Дария на реке Граник[11], а теперь хозяйничал на морях.

В этот же день я подслушал разговор Александра с женщиной по имени Таис. Она занимала дом поодаль от побережья, в оливковой роще на склоне холма. Мы — то есть я, Гефестион и Птолемей, — сидели в передней комнате, а царь и Таис уединились в одной из задних. Шептуны на углах пускали слухи, что они любовники, но это была только игра. Проницательный человек, как я, сразу понял бы, что между ними нет никаких личных отношений, кроме обычной приязни — любовники иначе смотрят друг на друга и иначе двигаются. Но положение царской якобы любовницы делало Таис неприкосновенной для других — а кроме того, объясняло те безумные подарки, которые она получала от царя. Содержание её стоило почти столько же, сколько содержание флота.

На самом деле она — любовница Птолемея. Этого никто из посторонних не знает — кроме меня.

Таис — миниатюрная и очень красивая женщина с длинными, во всю спину, вьющимися волосами цвета воронова крыла. Она училась в афинской школе гетер, владеет множеством языков, прекрасно знает философию, историю и литературу, поёт, играет на разных музыкальных инструментах и совершенно упоительно танцует. В шестнадцать лет она познакомилась с Александром и стала его шпионкой — не столько той, что добывает сведения о провианте, повозках и военных планах, сколько той, что добывает изменников и предателей. Позже она сдала ему свой родной город, а потом Фивы. Сейчас она руководит целой сетью осведомительниц на Крите и других островах, а также во многих городах империи Дария. Женщины, продающие любовь, — лучшие на свете выведыватели необходимых полководцу знаний, а под крышами весёлых домов и в повозках весёлых обозов всегда держат жертвенных голубей; среди них очень легко спрятать почтовых…

Дом финикийской постройки, который занимала Таис, чем-то напоминал музыкальный инструмент: полукруглые каменные стены с дубовым каркасом, полы и потолки из ливанской сосны, настолько сухой, что она напоминала кости верблюда, сто лет пролежавшие в песке пустыни. И получалось так, что звук, родившийся в дальней комнате, можно было услышать через весь дом — нужно было только находиться в правильной точке. Даже игра дудочника у двери совсем не мешала подслушивать. Финикийцы, доблестные мореплаватели, но притом редкостные жулики, когда дело касалось торговых сделок, строили такие дома специально. Я был рад, что ни Таис, ни Александр ещё не знали этого секрета.

Я только с третьего — и, как оказалось, последнего — посещения Таис нашёл нужную точку и подслушал обрывок разговора.

Речь шла о Мемноне. Мемнон прочно сидел на Крите, стянув туда персидский и финикийский флоты и вербуя на островах и в прибрежных полисах греческих наёмников, которых считал куда более надёжными воинами, чем персы. В дополнение к тем двадцати тысячам, что уже были у него, он хотел собрать ещё тридцать. Мемнон уже господствовал на морях и готов был полностью перерезать пути снабжения армии Александра. Потом Таис сказала что-то про помаду на девичьих губах и что надо будет хорошо заплатить семье девушки, потому что она тоже заболеет и умрёт. Тут пришёл Птолемей, обходивший посты, и мне пришлось покинуть то место, куда доносился звук, и снова возлечь к столу. Мы воздали должное барашку с перепелами и финиками. Наконец вернулись Александр и Таис, держась за руки и изображая возлюбленных. Я видел, что Александр угнетён. Мы покончили с обедом — царь в основном пил разбавленное вино со смолой и почти не ел; аппетит же Таис был по обыкновению хороший, она улыбалась, глаза её весело блестели. Гефестион появился неслышно, передал Александру свиток. Тот прочитал, кивнул, но не сказал ничего…