Стальная метель - Андрей Лазарчук

Какое-то время Вальда слышала покрикивания возниц, хлопки вожжей, недовольное бормотание коней, скрип снега. Потом быстрое шуршание: кто-то торопливо заметал следы. Наконец всё стихло.

Ну вот и зачем ты это всё затеяла? — спросила себя Вальда. Ответа не было. Пожалуй, если бы бегущий с вестью человек не назвал имя Черномора, она спокойно ушла бы в лес со всеми и там переждала напасть.

Но он назвал, и что-то заставило её остаться, чтобы увидеть всё самой.

Ждать пришлось долго. Если бы не тряпьё, в которое она зарывалась всё глубже, мороз бы добрался до неё.

Наконец зашумело. Накатывался непонятный какой-то гвалт. Потом всё же донеслись звуки копыт…

Запряжённые парой разномастных лошадей, появились сани, к которым были прицеплены ещё одни. Лошадей, стоя во весь рост, погонял очень высокий возница в бобровой шубе явно с чужого плеча — рукава были ему немногим ниже локтей. На голове вместо шапки насажен был бычий череп с огромными рогами. В разномастной и нелепой одежде были и остальные, стоящие и сидящие в санях — кто в ярком халате поверх душегрейки, кто в драной дохе с нарочито вывернутыми наружу лоскутами, кто просто в шкурах, наброшенных на плечи на манер плаща; и у всех на головах были черепа — коровьи, лошадиные, оленьи. В других санях ехали столь же пёстро одетые, но с пёсьими или волчьими головами вместо шапок — у некоторых по лицам стекала свежая кровь… Все были при копьях, вилах, цепах и топорах.

За санями ехали верховые, завёрнутые с ног до головы в холсты и светлый комач. На лицах их были деревянные маски, размалёванные у кого под черепа, у кого под страшные лица. Эти были вооружены в основном луками.

Дальше следовала шестёрка на вороных конях — и вся в чёрном. Эти несли высокие коптящие факелы.

Дальше снова были сани, запряжённые парой ездовых козлов. Ими правила простоволосая женщина в тёмно-красном одеянии мага.

Снова верховые — в страшных шаманских маньяках из разноцветных лент, перьев и костей. У этих тоже были на лицах маски, изображающие человеческие черепа. Маски явно из дерева, крашеные мелом, но головы, привязанные к сёдлам за волосы, были настоящие…

Замыкали эту процессию демонов четвероконные носилки в виде чёрного гроба. В гробу стоял, как бы опираясь на посох — Вальда поняла, что это специальный шест, чтобы держаться за него, — огромный бородатый мужчина в длинном, до пят, зелёном, вышитом золотом, кофте и высоком колпаке. В свободной руке у него была дубина с бронзовым шипастым шаром на конце.

На конях, несущих носилки, сидели мальчишки в мехах с головы до ног и с лицами, облитыми чем-то красным. Длинные ножи они держали перед собой, всё время как бы отмахиваясь ими от невидимого противника…

Бородатый что-то крикнул, и двое череполиких, спешившись, принялись поджигать зимовье. Помимо голов к сёдлам у них были привязаны тыквы — как поняла Вальда, с маслом. Один скрылся в доме, вскоре выскочил из него; следом из открытой двери повалил сизый дым. Второй полез в клеть. Вот и всё, подумала Вальда, вытаскивая нож. Вот и всё.

Раздался звук падения, треск, вскрик, сдавленная ругань. Потом Вальда увидела, как первый череполикий ведёт второго, перепрыгивающего на одной ноге, к лошадям. Помогает ему сесть, забирается сам… Дальше их скрыл дым.

И только тогда навалился страх.

Вальда безмолвно снесла и гнев Колушки, и робкие попрёки Сюмерге. Ну да, виновата… Но главным было что-то другое, чего она пока не могла понять сама. Она не знала, стоило ли увиденное ею всего пережитого — просто потому, что ещё никак не могла осознать, что же она такое видела. Не по отдельности, а всё вместе… но как раз общей картины и не получалось, обязательно что-то оказывалось лишним, не встраивалось в происходившее, в то, что недавно протекло рядом, обдав смрадом близкой и страшной смерти. Возможно, смрад и мешал понять…

Вернулись посланные в дозор стражники, сказали, что в деревне тихо и вроде бы опасности нет. Но и людей на улицах нет. И горит что-то на дальней окраине.

— Поехали, — сказала Вальда.

Колушка опять заругалась, но Вальда не стала слушать.

Аруши, родное село матери, с трёх сторон окружённое лесами, четвёртой стороной выходило на невысокий обрыв мелкой речки; на другом берегу тянулись обширные заливные луга и поля, где изобильно зрели ячмень и овёс. Летом речку можно было перейти, не замочив колена… Половина жителей здесь были Вальдины двоюродные и троюродные братья и сёстры, дядья и тётушки, прочая родня. Правда, мало кого из них Вальда знала лично, да и не жалела о том: старики не могли простить её матери замужества за яри и бегства в город, а мать им — того унижения, через которое пришлось пройти, спасая маленькую Вальду. Да и не в обычае сельских жителей было жаловать тех своих, кто не просто стал горожанином, а и выбился там в видные люди… Собственно, хоть какие-то отношения Вальда поддерживала лишь с троюродными братьями Корожем и Моргу, охотниками на пушного зверя, часто бывавшими в городе, и двоюродной сестрой Сенди, отец которой, покойный шаман Кранч, сжалился когда-то, принял умирающую Вальду и закопал её под Камнем…

Улицы были пусты и ворота заперты, но слышались лай собак, гогот гусей и людские голоса — тоже похожие на лай и гогот. Дом Корожа стоял близко к околице и лицом не на общую улицу, а на реку и на бескрайнюю степь — возле него-то Вальда и остановилась.

Дом был богат и основателен. Поставленный когда-то стародедовским манером на толстых лиственных сваях, он сложен был из отборных круглых брёвен, причём нижние венцы, дубовые, никогда не менялись и стали почти чёрными от времени, а верх Корож не раз перекладывал, добавляя высоты и света. Сейчас в доме имелись не только нижние, но и верхние светёлки под косой крышей, крытой лемехами[8], а окна по-городскому затянуты были прозрачным холстом. Забор и ворота покрывала причудливая резьба, на выступающих над забором кольях красовались глиняные звери; их лепила и отжигала в печи старшая дочь Корожа…

Сейчас некоторые колья стояли пустыми.

Вальда постучала в ворота железным кольцом. Тотчас по ту сторону лаем зашлись псы.

ДОПРОС СУТЕХА, ПЛЕННОГО

Ты могучий волшебник, я бессилен перед твоей волей. Насквозь ты видишь меня, и нет моих сил удержаться от ответа. Зачем, зачем ты мучаешь меня так страшно, убей меня ударом копья, отпусти в Херет-Нечер… Имя моё Сутех, бог мой Апоп, бог мой Тот, бог мой Хор и бог мой Осирис. О, боги Заката! О, Тот, царь вечности, который во мне! Ты — Бог защиты. Я сражался перед тобой ради тебя. Ты один из этих богов Совета, защитивших Осириса от его врагов в день суда. Я — из твоих людей, Осирис. Ты один из этих богов, детей Нут, которые убивают врагов Осириса и отражают мятежников от него. Я — из твоих людей. Хор! Я сражался за тебя. Я заступился за твоё имя. Тот, защищавший Хора от его врагов в судный день в Великом Зале суда в Хут-ка-Птахе, выслушай меня. Я — хеменец, сын хеменца. Я был зачат в Хемене и родился в Хемене. Я был с плакальщиками Осириса, женщинами, которые оплакивали Осириса на Берегу Прачечников. «Защити Осириса от его врагов» — сказал ты, и я сделал это. Я был с Хором как спаситель левого плеча Осириса, которое находилось в Маахесе, входя и выходя из пожирающего пламени в день изгнания мятежников из Маахеса. Я был с Хором при справлении праздников для Осириса и подношений Ра, праздников шестого и седьмого дня в Хемене. Я был жрецом в Бусирисе, возвышенным на холме. Я был пророком Абидоса в день, когда вышла земля. Я был одним из тех, кто видел тайны в Ра-Сетау. Я был чтецом ритуала Барана в Мендесе. Я был жрецом-семом с его обязанностями. Я был начальником мастеров в день, когда барка Хену была поставлена на полозья. И это был я, кто взялся за мотыгу в день вспахивания земли в Нен-Несу. Я строил флот и водил корабли, я восставал и покорялся, я был выкликнут царём и низвергнут, я тысячу раз падал навзничь и тысячу раз вставал, чтобы смело говорить с тобой, Тот, у твоих весов, на которых ты взвешиваешь грехи и доблести славы.