Камень власти - Ольга Игоревна Елисеева

— Это не мой дом, — мрачно заметил Иван, переступив порог и не споткнувшись ни обо что как обычно. — Да, ребята, хоромы.

— Куда нам здесь жить с грязной шеей? — Двусмысленно заметил Гишан.

Герои стояли бледные и гордые.

— Чайник! Мой чайник! — Вдруг заорал Алехан. — Куда вы его дели? — Он схватил Федора за грудки и отчаянно затряс.

— Дыряв-вый что ли? Да выкинули мы его. — Федька насилу вырвался. — Вместе с остальным дерьмом.

— Куда?! Куда?! — Срывающимся от ненависти голосом кричал Алексей.

— Вон, во дворе лежит. Где хозяйкин мусор, на куче.

Растолкав всех, Алексей кинулся вниз по лестнице.

— Федька, иди глянь, чего ему там? — Приказал Иван.

Через несколько минут вернулся растерянный Федор. Вслед за ним, прижимая чайник к груди шел решительный Алехан.

— Что у тебя там? Открой крышку. — Иван нехорошо нахмурился.

Алексей с видом некоего особого самоотречения поставил чайник на стол и поднял крышку. Вся емкость была уложена медными рублями, да так плотно, что они даже не звенели, когда чайник выкидывали.

— То-то я и думаю, почему мне так тяжело нести? — Сказал Федор, почесывая в затылке.

— А заглянуть не догадался, недоумок? — Укорил его Иван. — Ну, Алексей, говори честно, откудова у тебя столько денег, или будем бить.

— Мы тут холодуем, каждую копейку считаем, а он у нас богатый барин! — Возмутился Гришан.

— Я копил, — угрюмо сознался Алексей. — Вы меня с каждой игры трясете. Надо же мне было что-то и себе поиметь.

— Жлобов не потерплю, — строго заявил Иван. — Ступай в ту комнату, скидовай портки.

Алексей зло сверкнул глазами, но без возражений поплелся, куда велено.

Потемкину был не понятен тот непререкаемый авторитет и та безграничная власть, которой Иван пользовался у своих братьев. После случая с Алексеем он высказал свои сомнения наименее управляемому из всех Григорию. Тот пожал плечами.

— Ваньша, это Ваньша. Папенька-старинушка. Что тут говорить? Когда мне было 14, а ему 15, и он за нашу безотцовщину мог любому в корпусе в морду дать, это знаешь ли великое дело. Чтоб не сиротами росли. И то что наши именьица у матери по смерти отца соседи-ироды не оттягали, тоже Вашьша устроил. А как ему это удалось — Бог весть. Я бы не смог. А ведь правду сказать, сопляк тоже был, на десять лет меня теперешнего моложе.

Когда в соседней комнате щелкнул ремень, Гришан вздохнул и собрался уходить.

— Пойду побеседую с нашей дорогой хозяйкой Марьей Тихоновной, — по его губам поплыла наглая улыбка.

— И зачем тебе это пугало? — Изумился Потемкин. — Хозяйка может быть женщина и авантажная, но у нее же всегда такое выражение лица, точно она горсть соплей жует.

— Можно подумать, у нас есть деньги платить за квартиру, — фыркнул Григорий. — А про горсть соплей это хорошо. Ваньке скажи, он посмеется.

Дверь за Гришаном хлопнула.

* * *

Ко многому в доме Орловых было трудно привыкнуть, но Потемкин искренне привязался к их безалаберному, впроголодь житью, не жалея уже о сыном доме славного Кисловского и лишь временами до слез болезненно вспоминая просторную монастырскую библиотеку и ласкового Амвросия.

Через два месяца Потемкин получил должность полкового каптенармуса, которой чрезвычайно стеснялся. С этой поры в доме стали появляться посуда, медные тазы, целые чайники, новое постельное белье и сколько хочешь березовых веников.

— Полгода интендантства и можно расстреливать без суда, — философски заметил Иван, когда кучер подводы, пригнанной Грицем, выгружал из нее казенные дрова.

— Наше любимое правительство должно нам за четыре года, а этот маленький заем не окупит и сотой части. — Григорий восхищенно смотрел на друга. — В твоем лице мы сделали крайне ценное приобретение, — сказал он. — Жаль у нас нет сестры, мы бы ее за тебя выдали, твои успехи по службе очевидны.

— Хочешь мы за тебя Федьку выдадим? — Съязвил Алехан.

— Что за грязные намеки? — Младший Орлов подхватил полено и под дружный хохот остальных пустился по двору за Алексеем.

Дождь лил, как из ведра. Тугие струи хлестали по железной крыше Кунсткамеры так, словно собирались выпороть здание. Грозы в начале осени не часты, а в сырых чухонских болотах, где деревья желтеют едва ли не в августе — настоящая редкость. Небо сеет и сеет мелкой изморозью, но настоящих бурь с молниями и сполохами почти нет.

Братьям-каменщикам пришлось дожидаться своего часа несколько недель. А когда гром грянул, побросать все дела и устремиться на «тайную вечерю» под открытым небом. Слава Создателю, ломаная крыша Кунсткамеры далеко не везде была покатой, и потоки воды, с гулом катившиеся по ее рифленой спине, кое-где не могли сбить каменщиков с ног. Иван Иванович не без сарказма оглядывался вокруг себя. Сегодня он с полна получил с братьев моральную сатисфакцию за унижение тайнами в доме покойника Брюса. Ведь после встречи с Яковом Виллимовичем фаворит не мог бы даже с уверенностью сказать, что видел старика. Хотя пентакль из таинственного белого металла и мятая салфетка должны были служить подтверждением духовного контакта.

Сейчас Шувалов в глубине души похихикивал над братьями-каменщиками, с такой серьезностью исполнявшими под проливным дождем ритуал вопрошения о будущем. Подумать только — двенадцать знатнейших вельмож, людей не молодых и довольно тучных — взобрались ночью, в грозу на крышу одного из самых высоких зданий столицы и мокрые до нитки выплясывали папуасский танец вокруг двух отрезанных голов.

Достать колбы оказалось не таким уж простым делом. Смотрителю дали на водку и отправили спать, от греха подальше. Но разобраться без него, в каком шкафу с заспиртованными уродцами находятся заветные головы, было нелегко. Иван Иванович смутно помнил про шестой то ли справа, то ли слева от кабинета натуральной истории. Но вот вопрос, какую из комнат, захламленных чучелами крокодилов, летучих мышей и ящериц, считать «кабинетом»? А какая — так, подсобное помещение. В результате братья, непривыкшие дома и соринку с полу поднимать своими руками, вынуждены были на время заткнуть свою спесь за пояс и хорошенько порыться в пыльных, затянутых паутиной шкафах.

Роман Воронцов первым обнаружил колбы.

— Те — не те? — Пропыхтел он, с трудом разгибаясь и отирая мутное стекло рукавом. — Вроде они. Мужик и баба.

Собравшиеся сгрудились вокруг находки. Из желтоватого старого раствора на них невидящими глазами смотрели две человеческие головы. Изсине-бледные, с водянисто-белой кожей и пепельно-серыми губами. Зрелище было не из приятных. Мурашки прошли у Шувалова по спине. Его двоюродный брат Александр перекрестился.

— П-поневоле об-брадуешься, что П-петр Л-ликсеич п-помер.