Камень власти - Ольга Игоревна Елисеева

— Я долго спал? — Спросил он, удивленно разглядывая предметы.

— Да на минутку всего и задремали, барин, — отозвался кучер, вновь влезая на козлы. — Ну? Куда тронемся?

— В Москву. — Шувалов махнул рукой.

Слуга крякнул и стал разворачивать лошадей. Зачем, спрашивается, было тащиться в такую глушь? Чтоб узнать то, что известно всей Москве? Фаворит не обращал внимания на ворчание слуги. От его ладоней до сих пор неуловимо пахло шиповником.

Осень 1758 г. Санкт-Петербург

Возок прибыл в столицу уже вечером. В сумерках переехали Фонтанку, служившую границей города, задержались на Аничковом мосту у будки, показывая подорожные, и, наконец, перевалили через деревянные горбыли, сложенные для более пологого съезда карет на берег.

— Приехали, барин, выходите, — ямщик, перекрестясь, принял плату и, благословляя доброго ездока, развернул лошадей куда-то в непроглядную тьму, не озаряемую ни единым костром.

Потемкин поздно спохватился, что не узнал у него, где здесь можно найти постоялый двор или трактир. Искать сейчас казармы Конногвардейского полка было бессмысленно. Оставалось кое-как переждать до утра. Гриц голодный, усталый и злой брел невесть куда вниз по улице.

— Скажи-ка, любезнейший, — обратился он к какому-то разносчику, явно припозднившемуся и спешившему домой. — Где здесь поблизости трактир?

Парень с опаской осмотрел говорившего, но осознав, что перед ним не грабитель, а просто заплутавший прохожий, осклабился в добродушной улыбке.

— Вон тама, — ответил он, ткнув корявым пальцем в темноту. — «Тычок». За два дома и во двор. Тока тама опасно, барин.

— Почему? — Мрачно осведомился Потемкин, чувствуя, что город, в который он приехал, полон неприятных сюрпризов.

— Тама господа гвардейцы собираются, — разносчик шмыгнул носом. — Они, эта, сильно безобразничают, если пьяные.

— Ну в трактире люди всегда пьяные, — уверил собеседника Гриц. — Спасибо, любезнейший. — Он протянул парню полушку, тот несколько раз поклонился и пошел проч.

Потемкин поспешил в указанную сторону. Перед ним под низкую арку между домами свернули три гвардейца в странных желтых мундирах, каких Гриц никогда не видел. Троица шла уверенно, видимо, дорога была им хорошо знакома, и Григорий последовал за ними в надежде, что они выведут его к искомому «Тычку», чье название говорило само за себя.

Двор, в котором очутился Потемкин, был квадратным, темным, с одним единственным выходом. В его таинственной глубине поминутно хлопала открывавшаяся дверь под скрипучей ржавой вывеской. Из-за нее доносился глухой шум, голоса, хохот и бабий визг. «Надо же какой странный двор, — подумал Гриц, — на тупик похоже. То ли дело наши московские проходные, продувные, ищи свищи тебя в таком дворе! А здесь и захочешь, никуда не убежишь».

Тем временем из трактира, пошатываясь, вышел рослый человек и затянул пьяным, но красивым голосом довольно странную песню:

Как во городе, в огороде

В огороде при народе

У козла рога,

Их коза наставила…

Не успел Гриц сообразить, что собственно у любого козла рога и без помощи козы сами собой свободно произрастают на лбу, как шедшая впереди троица поравнялась с горланящим гулякой и без всяких разговоров накинулась на него. Человек, видимо, не ожидавший нападения, беспомощно взмахнул руками и грянулся оземь. Но на этом обидчики не успокоились. Двое подняли его за плечи, а третий еще пару раз коротко врезал под дых. Это уже слишком походило на избиение, тем более что троица в желтых мундирах вовсе не собиралась прекращать драку. Человек был один, шел себе никого не трогал, а следовательно, по мнению рассудительного Грица, нападать на него не было никаких причин.

— Сволочи! — Заорал несчастный. — Суки голштинские! — он из последних сил вырвался и с размаху завалил одного нападавшего. Двое других стали выкручивать ему руки, что-то крича по-немецки, но рассвирепевшая не на шутку жертва снова вырвалась и принялась дубасить своих обидчиков.

Немецкие слова решили последние сомнения Потемкина, который вдруг подумал, что и его несколько дней назад вот так же избивали, только без крови и шума, и не нашлось никого, кто бы помог ему. Он отставил свой сундучок и ввязался в свару. Кулаки замелькали чаще и дружнее.

Григорий получил в ухо и пару раз по ребрам, но голштинцы дрогнули. Сам он сильно зашиб правого нападавшего, и тот уже второй раз пытался, но не мог встать. Агрессивная жертва тем временем уложила еще одного немца и, оседлав его, макала лицом в осеннюю жижу. Третий предпочел сам ретироваться. Потемкин и его безвестный соратник оставили за собой поле брани.

— Ты меня откуда знаешь? — Оглядывая Грица, спросил грязный с ног до головы гуляка.

— Совсем не знаю, — едва переводя дух, ответил молодой человек.

— Так чего ж ты ввязался? — Удивился его новый знакомый.

— А так, — шальная удаль блеснула в глазах Потемкина.

— Ты кто?

— А ты? — Гриц совершенно не собирался признавать ничьего превосходства.

— Орловы мы, — самодовольно хмыкнул гуляка, вытирая пальцами кровь с нижней губы. — Слыхал?

— Нет.

— Ты с луны что ли? — Обиделся петербуржец.

— Я только сегодня из Москвы.

— А, ну тогда ладно, — примирился с неосведомленность приезжего Орлов. — В полк? Звать тебя как, спаситель?

— Григорием.

— Да ты еще и тезка мой! Ну спасибо тебе, Григорий. Жрать хочешь?

— Нет, я, чтоб с тобой познакомиться, в трактир шел, — недовольно заявил Потемкин, разглядывая порванный рукав.

— Сундук твой? Бери его и топай за мной, — распорядился непрошеный командир и потащил Грица к двери.

Несколько ступенек вниз. Потемкин чуть не ударился головой о притолоку.

— Я эту деревяшку скоро выворочу, — заявил Орлов. — Сам все время об нее шибаюсь.

Погребок оказался довольно просторным, но темным. В нос ударил запах дыма, жареного мяса, табаку и винного перегара. Здесь Потемкин, наконец, хорошенько разглядел своего спутника. Это был высокого роста ладный детина лет 25 в преображенском мундире. Его синие глаза светились лукавством и приязнью, а ясное чистое лицо по временам принимало выражение нахальства и вызова.

Ему навстречу от разных столов понеслись приветственные крики и несколько человек даже встали. Гриц сообразил, что провожатый был в своих кругах человек известный.

— Ты, Гришан, никак вернулся?

— Да вот не допил слегка.

— Где это тебе так навешали?

Действительно лицо Орлова было украшено многочисленными знаками доблести.

— Здесь голштинцы со Шванвичем прогуливались. Я имел с ними ласковую беседу, — нехотя ответил Григорий.