Вещи, которые я не выбросил - Марцин Виха
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем временем Копщчалко – я в этом уверен – попивал кофеек из стакана, сплевывал гущу и цинично улыбался.
Прошло столько лет, а его образ все еще стоит у меня перед глазами. Я вижу его каждый раз, когда пытаюсь дозвониться в справочную службу банка или регистратуру районной поликлиники. Инженер совсем не изменился: у него тот же костюм и та же улыбка, когда мой звонок – двенадцатый в очереди. К сожалению, в настоящее время все специалисты заняты, чтобы ответить «нет», положите трубку или нажмите решетку.
В конце концов ситуация дозрела до письменной формы, и мама написала заявление.
Кап-кап. Чаша терпения переполнена. Кап-кап. Заявление по поводу отсутствия воды. Трактат на тему превышения срока отключения водоснабжения. Меморандум по вопросу трубы.
Мамин почерк походил на наезжающие друг на друга круглые петельки – слова напоминали продолговатые облачка. Как клубы пыли, которые оставляет после себя Дорожный бегун (54), когда несется по дороге в Альбукерке.
Поэтому на сей раз отец вытащил грязно-желтую пишущую машинку «Лучник». Мама напечатала письмо – буква за буквой. Она писала злорадно-пространным стилем, саркастическим и полным подробностей. Слова с ошибкой перечеркивала при помощи бешеных иксов: хххххх.
С опозданием в месяц инж. ххххх Копщчалко соизволил… любезно уведомил нас, что ххххх. В телефонном разговоре. В связи с тем, что инж… поскольку в установленный срок… В назначенный день три ч. ждала… Однако… Тем не менее хххх. Каково же было наше изумление… хххх ххххх.
– Зачем ты это пишешь? – удивился я. – Ведь Копщчалко знает, что у нас нет воды.
– Ничего, узнает еще раз, – ответила мама.
– Он помнит, что́ сказал по телефону, потому что ты на него наорала.
– Ничего, вспомнит еще раз.
– Так зачем?
– Чтобы он испугался.
– Почему он должен испугаться?
– Потому что, прочитав такое письмо, он подумает, что я могла бы отправить его в газету.
Я замер.
– Ты отправила бы письмо в газету?
Мы тогда читали «Вечерний экспресс».
– Пишут то же самое, но хотя бы забавнее, – говорила мама.
Там печатали веселые картинки. Гвидон Миклашевский (55) рисовал варшавскую Сиренку – развеселую девицу с курносым носом (на втором плане появлялся муж Сиренки с неизменным выражением удивления на лице). Ширина этого сексистского рисунка не превышала колонку, но это была колонка, отвоеванная у итогов пленарных заседаний. Отчетов о посевных работах. Кампаний против бракодельства. Сообщений об успехах правоохранительных органов в охранении граждан от нелегальных типографий.
Рядом в красных рамках размещали занятные факты со всего мира, интригующие сообщения о японских роботах и их успехах в ручном мяче, а также о кавказских старцах, бьющих очередные рекорды долголетия, подавая пример более молодым коллегам из Кремля.
Профессор Федоров лечил глаза. Китайский крестьянин как раз переписал всю «Красную книжицу» (56) на – стоит признать, исключительно крупном – рисовом зернышке. Снимок представлял собой серое пятно и с тем же успехом мог изображать осенние полевые работы или стопки долларов, обнаруженные в тайнике схваченного экстремиста.
Самое важное – в «Экспрессе» печатали роман с продолжением. Детектив зарубежного автора или – тут можно было заподозрить мистификацию – произведение соотечественника, прикрывающегося иностранным псевдонимом.
Сюжет был неимоверно закручен и касался наемного убийцы. Герой руководствовал-ся специфическим профессиональным кодек-сом: никогда не гробил заказчиков. Многие богачи поручали ему убийства случайных людей, преследуя только одну цель: обезопасить свое будущее (до сих пор это лучшая финансовая модель, о которой я слышал).
В восьмидесятые годы мы с мамой фантазировали, что наймем такого бандита – интересно на что? – и отправим к инженеру Копщчалке. Лично я придерживался мнения, что по дороге он мог бы еще зайти в учительскую.
Это было задолго до видеореволюции, поэтому мрачные фантазии подпитывались в основном книгами: «Коренастый мужчина пинком высадил дверь и повалил его автоматной очередью» или «Его тело рухнуло на землю у стены, испещренной дырами от окровавленных пуль».
О да! Инженер Копщчалко, падая, наверняка потянет за собой пальму и вымпел, а кубок за участие в соревнованиях энергетиков разобьется на тысячу осколков… Но убить инженера коммунистической газетой?
– Ты что, правда это отправишь? – спросил я, ужаснувшись. Как ни крути, этот поступок стал бы непростительной коллаборацией и доносительством. – Ты этого не сделаешь!
– Конечно нет, – сказала мать, – но Копщчалко подумает, что я могла бы отправить.
– Тогда, может, стоит переписать без всех этих иксов?
– Чтобы он видел, что я стараюсь?
И тогда я осознал. Это наша сила. Мы можем описать текущий кран. Необязательность сантехников. Сочинить заметку – это мы умеем!
Мы отправим ее в газету, и она будет немедленно напечатана в рубрике «Письма в редакцию». Ведь любой с радостью напечатает такое чудесное письмо!
Ах, инженер Копщчалко! Как же ты будешь краснеть! Весь город это прочитает. Твоя жена будет глотать слезы. Твои дети сгорят со стыда.
Шеф схватит телефонную трубку и, вне всякого сомнения, выгонит тебя с работы. Вышвырнет на все четыре стороны. Тогда-то ты вспомнишь, что должен был отправить бригаду на улицу Мадалинского. Тебя столько раз просили, напоминали, а ты?
Теперь ты прибежишь. Станешь валяться в ногах. Но будет поздно. Ты получишь по заслугам. Потому что мы умеем это описать.
Сложное искусство устраивать скандалы на почте
– Я хочу аннулировать абонемент моей мамы за пользование радио и телевидением, потому что она умерла.
– Ни фига себе.
– Ну да.
– Да я не о том – с абонементом лучше в окошко C. Возьмете талон, и девушка вам все расскажет. – Тут в глазах появляется блеск. – А лучше обратитесь в справку.
Я ловушка. Тухлое яйцо. Меня можно подкинуть девушке из окошка C (соблазнительная мысль). А можно – мысль еще более удачная – подсунуть этой халявщице, которая с утра сидит в справке и продает товары дня: конверты, органическую косметику и сборник рассказов Элис Манро (57). (Несколько месяцев спустя его место заняли книги о «проклятых солдатах» (58).)
– Я хочу аннулировать абонемент моей мамы за пользование радио и телевидением, – начинаю.
«Клац, клац, шкряб», – типсы цепляются за клавиатуру.
– Такая не оплачивала абонемент.
– Как – не оплачивала?
– С 1996 года не оплачивала.
– У меня есть история платежей, – заявляю я.
– Покажите.
Однако мои позиции оказываются проигрышными.
– Почему она платила только семнадцать злотых?
– Не знаю.
– А кто должен знать? – сквозь зубы цедит она. – Таких тарифов не существует.
У книжки Элис Манро глянцевая обложка. На ней – черно-белая фотография женщины без головы. Солнечные блики пляшут по глянцу, а рядом стоит развернутая открытка «С первым