Связанные страстью - Элейн Барбьери

— Это почему же?

Проигнорировав направленный на него ствол, а также вопрос брата, Мэтт сделал еще один шаг в его сторону.

— Говорю тебе: держись подальше от Саманты!

Такер не проронил ни слова.

— Ты мне не ответил.

— Я обдумываю твое заявление.

Мэтт снова шагнул вперед, но в следующее мгновение замер на месте, поскольку Такер неожиданно расхохотался.

— Хорошо. Считай, что мы заключили сделку. Начиная с сегодняшнего дня никаких контактов с моей стороны с Самантой не будет. Ты доволен?

— Как я смогу удостовериться, что ты соблюдаешь условия сделки?

— Тебе придется поверить мне на слово, братец, — ответил Такер.

Мэтт промолчал.

— Итак, раз уж ты сказал все, что хотел, то можешь выйти отсюда тем же путем, каким вошел.

— Послушай ты, придурок… — начал было Мэтт.

— Нет, это ты меня послушай! — неожиданно вспылил Такер. — Я всю свою жизнь был младшим братом, хотя и не знал об этом. Но из этого вовсе не следует, что я позволю тебе пользоваться эфемерными преимуществами старшинства. Стану поступать так, как мне будет угодно. Уяснил? Ну а коли уяснил, можешь проваливать.

— Не раньше, нежели утрясу с тобой все важные для меня вопросы.

— Только не надо мне угрожать.

— Я не угрожаю. Просто пытаюсь с тобой разговаривать. Если ты действительно заботишься о своем благе, придерживайся условий договора и не приближайся больше к Саманте. Ты не должен встречаться с ней, разговаривать. Это понятно?

— Как ты ее от меня защищаешь…

Мэтт некоторое время смотрел на своего брата-близнеца в упор. Он до сих пор не мог взять в толк, почему отец так долго скрывал от него существование Такера. Кроме того, ему не нравилось откровенно враждебное выражение, появившееся на лице его абсолютной копии.

Тут на него неожиданно нахлынуло чувство вины: Ведь он, Мэтт, несмотря на многочисленные трудности, выпавшие на его долю, прожил все эти годы гораздо лучше Такера и знал это. Пока он, как всякий честный фермер, в поте лица обрабатывал собственную землю, его брат стал грабителем банков, и ему удавалось ускользать от закона лишь благодаря потрясающему сходству с Мэттом. Последнему не нравилось, что его использовали подобным образом, но он также знал, что наставить брата на путь истинный не в его власти. Пусть так, но в своих попытках соблазнить Саманту Такер зашел слишком далеко.

— Предупреждаю тебя в последний раз, — произнес с клокотавшей в горле яростью Мэтт, — держись подальше от Саманты! Иначе ты здорово пожалеешь — будь ты хоть трижды мой брат!

Повернувшись к двери, прежде чем Такер успел как- либо отреагировать на его слова, Мэтт вышел из хижины, направился к своей лошади и вскочил в седло. Отъезжая от домика Такера, он втайне надеялся, что посещать это место ему больше не придется.

Такер наблюдал за тем, как его старший брат, повернувшись на каблуках, вышел из хижины и захлопнул за собой дверь. Чуть позже, когда затих топот копыт его лошади, Такером снова овладел гнев, и он за неимением собеседника стал разговаривать сам с собой, озвучивая владевшие им мысли так громко, что ему в пустой хижине вторило эхо.

— Не беспокойся, Мэтт. Я не нарушу договор и не стану больше строить куры Саманте. Я сделаю другое: докажу, что вопреки тому, во что верил наш отец, ты ничуть не лучше меня.

Тут Такер улыбнулся, и его лицо просветлело до такой степени, что его сходство с хмурым старшим братом основательно поубавилось.

— Странное дело, но ты забыл упомянуть о Дженни, — пробормотал он. — Милой доброй простушке Дженни. Причем совершенно невинной, насколько я понимаю.

Такер сделал паузу, и его черты снова посуровели и отвердели.

— Полагаю, настало время свести с ней знакомство.

Дженни медленно шла по Мэйн-стрит. По мере того как день вступал в свои права, на проезжей части стало обозначаться некоторое подобие уличного движения. Она уехала в город одна под предлогом покупки некоторых необходимых припасов. Это была ложь, но Дженни понимала, что без нее не обойтись.

Привязав запряженную в фургон лошадь к коновязи, Дженни зашагала по дощатому настилу тротуара. Время от времени она дотрагивалась рукой до пучка волос на голове, прикрытого широкополой соломенной шляпой, задаваясь вопросом, не растрепалась ли прическа. Когда солнце начинало бить в глаза, Дженни невольно хмурилась. Дженни знала, что обладает простой, ничем не примечательной внешностью: каштановыми, без блеска, прямыми волосами, небольшими карими глазами, невыразительными чертами лица. Кроме того, она даже по местным стандартам была малость худовата, если не сказать костлява. Платья она тоже носила простенькие, из обычного хлопка неярких тонов, должно быть, подсознательно считая, что такие наряды как нельзя лучше подходят к ее заурядной внешности.

В детстве она пришла к выводу, что ее судьба была предопределена еще до того, как она родилась. Воспитывал ее отец, причем воспитывал с любовью и нежностью, считая, должно быть, что только так и можно воспитывать сиротку, чья мать умерла при родах. Однако все работы по дому легли на ее хрупкие плечи, как только она оказалась в силах осуществлять эту деятельность, но она не возражала и считала это единственно возможным. Более того, она чуть ли не с детских лет знала, что ей суждено выйти замуж за Мэтта, принеся ему в качестве приданого свой земельный участок, поскольку придет время, когда ее отец состарится и будет не в силах обрабатывать землю сам. Мысль взять отца на иждивение в собственную семью, надо сказать, грела ее, ибо только так она могла отдать долг заботы своему любящему родителю, поскольку ничего другого сделать для него оказалась не в состоянии.

Ничего лучшего она и желать не могла, если бы… если бы не была такой простушкой, а Мэтт — признанным красавцем и покорителем женских сердец.

Дженни припомнила с легким чувством ностальгии тот день, когда впервые встретилась с Мэттом. Тогда ей исполнилось восемь, и она была такая маленькая, тоненькая, тихая и безответная, что ребята, с которыми ей довелось учиться в школе, с первого дня взяли себе за правило потешаться над ней. Однажды, обиженная до такой степени, что ей захотелось бежать куда глаза глядят, она бросилась к двери и… наткнулась на входившего в классную комнату высокого красивого мальчика, который совершенно неожиданно задал ей довольно странный по ее меркам вопрос:

— Тебе еще не надоело от них бегать? Не лучше ли повернуться и попытаться дать сдачи?

С тех пор Дженни помнила этот заданный ей Мэттом вопрос — ну и, разумеется, самого Мэтта. Почувствовав в его словах поддержку, она остановилась, повернулась и бесстрашно посмотрела в упор на толпу своих мучителей. Те довольно быстро поняли, что отныне Дженни не одна, и со временем оставили ее в покое. Девочка же уяснила себе, что при такой поддержке можно держать себя достойно и уверенно. При этом она отдавала себе отчет в том, что в связи с нехваткой собственных сил опиралась на силу Мэтта, но чувства вины не испытывала. Более того, вопросы, заданные Мэттом, стимулировали в ней собственные смелость и отвагу. Дженни сразу же все это поняла и оценила, но еще больше она оценила самого Мэтта.