Феникс в огне - М. Дж. Роуз

Джош всегда полагал, что не стоит обращать внимание на то чувство, которое изредка испытывает человек, впервые встретившийся с кем-то и сразу же ощутивший некую связь с этим незнакомцем. В таких случаях принято смеяться и восклицать: «Готов поклясться, мы с вами уже встречались!» То же самое происходит, когда человек приезжает в незнакомый город и ему кажется, что он здесь уже бывал. Это довольно неприятное чувство, но от него можно отмахнуться. Иногда, наоборот, оно оказывается смешным, и человек рассказывает о нем другу или жене.

«Подумаешь, парамнезия», — говорит он сам себе и тотчас же забывает об этом.

Так обстояли дела в прошлом, но только не сейчас.

Малахай и доктор Талмэдж просветили Джоша. Они объяснили ему, что это мимолетное чувство является даром, мгновением ожившей памяти, которое означает, что в прошлом действительно существовала некая связь между тобой и тем человеком, с которым ты только что познакомился, или с местом, куда ты только что приехал. Теории перерождения возникли на заре человеческой истории. Они на протяжении многих столетий передавались от одной культуры к другой, преображались и развивались. После четвертого века нашей эры подобные взгляды вызывали на Западе одно осуждение. Зато на Востоке сомнение в перевоплощении выглядело столь же странно, как и в том, что вода мокрая.

Терзаясь в бесконечном ожидании, усилием воли заставляя профессора Рудольфо жить, Джош не мог избавиться от ощущения, что ему уже приходилось вкусить смерть в этом подземелье. Он не мог сказать, что именно произошло здесь в прошлом, однако сейчас ощущал, что все повторяется вновь. Остановить это движение было не в его силах.

Райдер сидел на земле и чувствовал, как замедляется пульс раненого профессора. Он устремил взгляд на вход в гробницу, к небу, чтобы увидеть санитаров сразу, как только они подоспеют.

Воздух вокруг него колыхался волнами, по рукам и ногам разливалась дрожь предчувствия. Джош сидел совершенно неподвижно, находился в одном измерении, но чувствовал, как его засасывает в круговорот, где сама атмосфера тяжелее и плотнее, где он не ходит как человек, а плавает подобно призраку, где наслаждение становится более чистым, а боль ощущается гораздо острее.

Этот эпизод начался точно так же, как и все другие. Образы возникали постепенно, подобно тому, как на девственно чистом листе фотобумаги словно по волшебству проступает изображение, выплывающее из водоворотов проявителя. Он был зрителем, взирающим на действо, которое разворачивалось на сцене, расположенной перед ним, видел актеров и декорации и вдруг в считанные мгновения превратился в человека, за которым наблюдал. Джош увидел окружающее его глазами, заговорил его голосом, перестал быть самим собой, потерял себя. Он забыл, что когда-то был кем-то другим.

Юлий и Сабина. Рим. 386 год н. э.

Его разбудили крики, а также едкий запах гари, принесенный в спальню ветром. Пожаров боялись все, и большинству римлян в течение жизни хоть раз приходилось становиться свидетелями этого бедствия. Огонь являлся самым бесценным достоянием человека и в то же время — самым свирепым его врагом.

В Риме до сих пор ходили рассказы о том великом пожаре, в котором сгорело две трети великого города. В ночь на восемнадцатое июля пламя вспыхнуло в кварталах, населенных торговцами. Бесчисленные деревянные строения теснились друг к другу. Горячий летний ветер раздувал огонь. Один за другим занимались жилые дома, в том числе даже шестиэтажные, полыхали лавки и склады. На протяжении шести дней и семи ночей бушевала преисподняя, а затем еще несколько дней дымились горы углей и пепла. От города остались одни руины.

Историк Тацит описал, как объятые ужасом мужчины и женщины, беспомощные старики и дети все разом пытались бежать от огня, что только усиливало всеобщее смятение. Горожане и сегодня говорили, что некоторые люди, потерявшие тогда в огне все имущество или охваченные чувством вины по поводу того, что им не удалось спасти своих близких, отказывались бежать, сами шли навстречу пламени и умирали в раскаленном пекле.

Еще хуже было то, что многие из тех, кто мог бы бороться с огнем, боялись делать это. На считаных смельчаков нападали банды громил.

Ходили слухи, что император Нерон приказал поджечь город, чтобы истребить первых христиан. Он и в самом деле уже много лет преследовал их, приказывал сжигать живьем, распинать на крестах, бросать на растерзание хищным зверям. Но неужели император пошел на то, чтобы уничтожить свою собственную столицу, свои сокровища?

Некоторые валили вину за великий пожар на разгневанных богов и невезение. Многие считали, что христиане сами устроили пожар, чтобы уничтожить ненавистный им город. В течение нескольких недель до той судьбоносной июльской ночи на улицах беднейших кварталов радикальные проповедники настраивали общественное мнение против существующих порядков и предсказывали пожар, уничтожающий Рим.

Теперь, три столетия спустя, Юлий бежал к храму. Он вдыхал обжигающий воздух, лицо его ощущало разгорающийся жар. Юлия не покидала мысль о том, что этот пожар имеет под собой политическую основу. Как и многие другие верховные жрецы, он считал, что приближаются последние дни Римской империи в том виде, в каком они ее знали. Об этом заботились император и епископ Миланский. Идеологическая борьба между всеобъемлющим языческим укладом и тысячами римлян, которые поверили в учение еврейского пророка Иисуса или же только притворились, что поверили, чтобы снискать милость нового императора, быстро превращалась в отвратительную схватку двух образов жизни, множества богов и одного бога.

Язычество представляло собой мозаику, подобную узору, выложенному на полу храма. Оно состояло из десятков сект, верований и культов, сплавленных воедино на протяжении веков. Следствием этого была свобода вероисповедания, которая господствовала в Риме много столетий. Почему все старые религии нужно уничтожить, чтобы освободить место для одной новой?

Пользуясь серыми клубами дыма как путеводной звездой, Юлий определил, что пожар бушует рядом с обителью весталок, расположенной у самого круглого храма богини Весты, на восточном краю форума. Дворец, состоящий из восьмидесяти четырех комнат, построенных вокруг внутреннего дворика, прежде уже не раз сгорал дотла. По иронии судьбы Веста представляла величайшую опасность как раз для тех, кто ее оберегал.

Яркое оранжевое зарево все выше поднималось к почерневшему небу. Один за другим спешили на помощь жрецы и простые горожане. Они вдыхали обжигающий воздух, задыхались от дыма, но были полны решимости спасти обитель и не дать огню перекинуться на храм. Опасность нависла не только над самим зданием, но и над теми легендарными сокровищами, которые были якобы погребены в подземном тайнике, расположенном под священным очагом.

Когда Юлий добежал до храма, с огнем уже боролись десятка два мужчин-добровольцев из всех слоев общества. Они проходили специальное обучение, в случае беды должны были спешить к месту пожара и вступать в борьбу с пламенем. Одно маленькое возгорание в городе, застроенном преимущественно деревянными зданиями, могло за считаные минуты превратиться в бушующий ад.