Гетманич Орлик - Иван Феодосеевич Корсак

Широкими

шагами царь подошел к ней, наклонился, ухватил за перепачканные кровью

волосы, поднял и крепко поцеловал в мертвые губы! Потом он показал

голову всем собравшимся, застывшим от ужаса, и прочел толковую лекцию

по анатомии, в которой был большим любителем и знатоком. По

свидетельствам очевидцев, после этого Его Величество небрежно бросил

голову в грязь, размашисто перекрестился и ушел, глухо бросив через

плечо: – В кунсткамеру! Еще два века спустя в кунсткамере Академии наук,

как образец для медицинских исследований, хранилась отрубленная голова

фрейлины Марии Гамильтон. Где покоилось ее тело, неизвестно…»

Яблоко от яблони далеко не падает – как ведут себя поводыри нации, так

им подражают и копируют, иногда даже обезьянничают поводыри рангом

поменьше, «господа и полугоспода», та прослойка общества, которую со

временем окрестят несколько патетически-велеречиво «элитой нации». Рыба

гниет с головы, но рыбой управляет та самая голова. В какой атмосфере живет

и дышит элита, какие нравственные основы, какой моральный дух исповедует,

в такой атмосфере жить и дышать всему народу. Эту духовную ауру без тени

лукавства, независимо от чьей-либо мысли фотографически честно передал

русский писатель Дмитрий Мережковский в романе «Христос и Антихрист». Так

технологически создавалась атмосфера элиты, таковы истоки разрушения

всего народа…

«Садились, как попало, без соблюдения чинов, простые

корабельщики рядом с первыми сановниками. На одном конце стола

восседал шутовской князь-папа, окруженный кардиналами. Он возгласил

торжественно:

– Мир и благословение всей честной кумпании! Во имя Отца Бахуса,

и Сына Ивашки Хмельницкого, и Духа Виновного причащайтесь!

Пьянство Бахусово да будет с вами!

– Аминь! – ответил царь, исполнявший при папе должность

протодьякона. Все по очереди подходили к его святейшеству, кланялись

ему в ноги, целовали руку, принимали и выпивали большую ложку

перцовки: это чистый спирт, настоянный на красном индийском перце.

Кажется, чтобы вынудить у злодеев признание, достаточно пригрозить

им этой ужасной перцовкой. А здесь ее должны пить все, даже дамы.

Пили за здравие всех членов царской семьи, кроме царевича с

супругою, хотя они тут же присутствовали. Каждый тост сопровождался

пушечным залпом. Палили так, что стекла на одном окне разбились.

40

Пьянели тем скорее, что в вино тайком подливали водку. В низких

каютах, набитых народом, стало душно. Скидывали камзолы, срывали

друг с друга парики насильно. Одни обнимались и целовались, другие

ссорились, в особенности первые министры и сенаторы, которые

уличали друг друга во взятках, плутовствах и мошенничествах.

– Ты имеешь метреску, которая тебя вдвое коштует* против

жалованья! – кричал один. Коштует – стоит (от нем. kosten – стоить).

– А рыжечки меленькие в сулеечке забыл? – возражал другой.

Рыжечки были червонцы, преподнесенные ловким просителем в

бочонке, под видом соленых грибов.

– А с пенькового постава в Адмиралтейство сколько хапнул?

– Эх, братцы, что друг друга корить? Всякая живая душа калачика

хочет. Грешный честен, грешный плут, яко все грехом живут!

– Взятки не что иное, как акциденция (вот лат. accidentia – случай).

– Ничего не брать с просителей есть дело сверхъестественное.

Однако по закону. .

– Что закон? Дышло. Куда хочешь, туда и воротишь.

Царь слушал внимательно. Таков у него обычай: когда уже все

пьяно, ставится двойная стража у двери с приказом не выпускать никого;

в то же время царь, который сам, сколько бы ни пил, никогда не пьянел,

нарочно ссорит и дразнит своих приближенных; из пьяных перебранок

часто узнает то, чего никогда иначе не узнал бы. По пословице: когда

воры бранятся, крестьянин получает краденый товар. Пир становится

розыском.

Светлейший князь Меншиков поругался с вице-канцлером

Шафировым. Князь назвал его жидом.

– Я жид, а ты пирожник – «пироги подовые»! – возразил Шафиров. -

Отец твой лаптем щи хлебал. Из-под бочки тебя тащили. Недорогой ты

князь – взят из грязи да посажен в князи!..

– Ах ты, жид пархатый! Я тебя на ноготок да щелкну, только

мокренько будет. .

Долго ругались. Русские вообще большие мастера на ругань.

Кажется, такого сквернословия, как здесь, нигде не услышишь. Им

заражен воздух. В одном из ругательств, и самом позорном, которое,

однако, употребляют все от мала до велика, слово мать соединяется с

гнуснейшими словами. Оно так и называется матерным словом. И этот

народ считает себя христианнейшим!

Истощив ругательства, вельможи стали плевать друг другу в лицо.

Все стояли кругом, смотрели и смеялись. Здесь подобные схватки -

обычное дело и кончаются без всяких последствий.

Князь Яков Долгоруков подрался с князем-кесарем Ромодановским.

Эти два почтенные, убеленные сединами, старца, ругаясь тоже по-

матерному, вцепились друг другу в волосы, начали душить и бить друг

друга кулаками. Когда стали разнимать их, они выхватили шпаги.

41

– Ei, dat ist nitt parmittet! – крикнул по-голландски царь, подходя и

становясь между ними. Протодьякон Петр Михайлов имеет от папы указ:

«во время шумства унимать словесно и ручно».

– Сатисфакции требую! – вопил князь Яков. – Учинен мне великий

афронт. .

– Камрат, – возразил царь, – на князя-кесаря где сыскать управы,

кроме Бога? Я ведь и сам человек подневольный, у его величества в

команде состою. Да и какой афронт? Ныне вся кумпания от Бахуса не

оскорблена. Аuffen – rauffen, напьемся – подеремся, проспимся -

помиримся.

Врагов заставили выпить штраф перцовкою, и скоро они вместе

свалились под стол.

Шуты галдели, гоготали, блевали, плевали в лицо не только друг

другу, но и порядочным людям. Особый хор, так называемая весна,

изображал пение птиц в лесу, от соловья до малиновки, разными

свистами, такими громкими, что звук отражался от стены оглушающим

эхом. Раздавалась дикая плясовая песня с почти бессмысленными

словами, напоминавшими вопли на шабаше ведьм.

Ой, жги, ой, жги,

Шинь-пень, шиваргань

Бей трепака,

Не жалей каблука!

В нашем дамском отделении пьяная старая баба-шутиха, князь-

игуменья Ржевская, настоящая ведьма, тоже пустилась в пляс, задрав

подол и напевая хриплым с перепоя голосом: «Заиграй, моя дубинка,

Заваляй, моя волынка! Свекор с печки свалился, За бревно завалился.

Кабы знала, возвестила, Я повыше б подмостила, Я повыше б

подмостила, Свекру голову сломила».

Глядя на нее, царица, со сбившейся набок прическою, вся потная,

красная, пьяная, прихлопывала, притоптывала: «Ой, жги! Ой, жги!» и

хохотала, как безумная. В начале попойки приставала она к ее

высочеству, убеждая пить довольно странными пословицами, которых на

этот счет у русских множество: «Чарка на чарку – не палка на палку. Без

поливки и капуста сохнет. И курица пьет». Но, видя, что кронпринцессе

почти дурно, сжалилась, оставила ее в покое и даже потихоньку сама

подливала