Однополчане. Спасти рядового Краюхина - Валерий Большаков

Шли они низко, метрах в четырехстах от земли.

Гулкие взрывы бомб больно били по ушам – сверкнет огненный столб, вздыбится сноп земли, а осколки во все стороны брызжут раскаленным исковерканным металлом, срезая ветки, впиваясь в деревья или в человеческие тела.

И вдруг между Марленом и Викой с каким-то воющим свистом врезалась, вспучив песок, бомба. И не разорвалась!

Переглянувшись, Исаев с Тимофеевым вскочили, будто кто их пружиной подбросил, и скатились в дымившуюся воронку.

– Она не взорвалась… – бормотал Виктор.

Он выглядел бледным, руки тряслись. У Марлена у самого руки дрожали, а веко дергало тиком.

На краю воронки, стоя на карачках, замер Марьин.

– Фартовые вы! – выдохнул он, круглыми глазами поглядывая на лоснившийся бок бомбы.

Неподалеку из кустов выполз пожилой грузин, все его звали Вано, а он почти не говорил по-русски.

Поглядев на Марлена, он поцокал языком, поднялся на колени и стал повествовать:

– Лэйтенант, вперед! Нэту. Лэйтенант, вперед! Вашу мать… Нэту…

Рядом оказался хмурый Якушев.

– Убило ихнего лейтенанта.

– Лебедева? – вскинул голову Марьин.

– Его. Сперва осколком ногу оторвало, все быстренько за санитаром, и тут – ба-бах! Голову – вжик! – и нету…

– Нэту… – завздыхал Вано. – Нэту…

– Если б она рванула, – пробормотал Тимофеев, – от нас вообще бы ничего не осталось…

– Да уж… Пошли, Витька, пора.

И снова в поход, и снова – «шагом марш!»

Долго ли, коротко ли, но дошли до сборного пункта. Тимофеев сразу спать завалился, а Исаев выдержал характер, сходил-таки в палаточную баню, отмылся, натянул новое исподнее и гимнастерку. Шаровар новых не нашлось, как и сапог, но это было не критично.

И Марлен составил компанию Виктору.

* * *

Опергруппа генерала Качалова расположилась и в самой деревне Амур, и за околицей, в палатках и землянках. Вот в такую-то землянку, с нарами в два яруса, и заселились «мажоры».

Первые два дня все только отсыпались да отъедались, хотя особых разносолов на фронте не предлагали. Но когда Марлен выхлебал миску борща, то сразу понял – ничего вкуснее он в жизни не едал.

Исаев, знакомясь с историей 28-й армии, помнил, что ее начали расформировывать 10 августа. Однако уже и 15-е минуло, и 16-е.

Не стали армию расформировывать – видимо, геройский рейд опергруппы и тот факт, что командующий армией остался жив-здоров, изменили планы Ставки.

28-я вошла в состав Резервного фронта и стала готовиться к Ельнинской операции. Части армии были сильно потрепаны, поэтому ее усилили 316-й стрелковой дивизией под командованием генерал-майора Панфилова[6].

Якушева, Марьина, Макеева, Тимофеева и Исаева приписали к этой самой дивизии, к 9-й роте 3-го батальона 1073-го стрелкового полка.

Полк набирали в основном во Фрунзе и Алма-Ате, но среди казахов и киргизов было много русских – интернационал.

Взводом, куда попали Марлен с Викой, командовал лейтенант Абанин – небольшого роста, но кряжистый, он казался квадратным.

Туда же, под командование Абанина, явился нести службу красноармеец Краюхин.

Тимофеев с Исаевым переглянулись: нашли!

Минут двадцать они изнывали, терпя построение, но вот лейтенант махнул рукой – «Вольно! Разойдись!» – и Марлен с Виктором приблизились к Краюхину.

– Здоров, пропажа! – ухмыльнулся Исаев.

Михаил подозрительно нахмурился.

– Не понял… – затянул он.

– Всё ты понял! Я деду твоему обещал помочь, потому и сунулся за тобой в прошлое.

– Так вы… – Михаил побледнел.

– Из будущего! – кивнул Виктор, сияя.

Наконец-то! Наконец-то кончается его затянувшееся приключение! Слишком грязно оказалось на войне, слишком страшно. Когда рядом с ним хлопнулась эта дурацкая бомба, Вика заледенел.

Говорят, в такие моменты вся жизнь проносится перед тобой, но только не перед ним. Он вообще ни о чем не думал, пустота была в голове и звон. И холод взаправду могильный.

Даже будто бы запахом сырой земли повеяло. Ну, это-то понятно – чугунная тушка авиабомбы здорово почву взрыхлила. Но ему тогда иные ассоциации приходили – гробные.

– Как дед? – вымученно улыбнулся Краюхин.

– А ты как думаешь? – сердито спросил Марлен. – Переживает старый, все себя винит, родителям твоим не звонит даже. Помрет если, это будет на твоей совести!

Михаил сморщился.

– Да понимаю я все! – сказал он страдальческим голосом. – Просто тут так закрутилось все, запуталось…

– Подожди… А ты когда сюда вышел? Двадцать седьмого июля?

– Да какое там… Пятого августа!

– Пятого?! – поразился Исаев. – Подожди… Как – пятого? Мы же вон с Витькой четвертого здесь оказались! А вышли через две недели позже твоего!

– Ну, не знаю… – развел руками Михаил.

– Время! – со вкусом произнес Тимофеев, жмурясь. – Вот тебе и весь сказ…

– Да уж… – с долей растерянности протянул Марлен. – Так чего ж ты сразу обратно не ушел? Раз деда не застал?

– А-а… – скривился Краюхин. – Сначала из-за Игоря. Я ж не один сюда попал, а с другом. Игорь Судат его зовут. Звали… В первый же день Игорька – наповал. Вот как тут быть? Он же друг! И погиб. Как я, думаю, матери его в глаза посмотрю? Скажу ей что? Ну, не правду же! А как тогда? Вернуться, чтобы тут же уехать подальше и никого долго не видеть? Так полиция найдет и ласково так спросит: «А где друг твой?» И что мне, как Каину – «Я не сторож другу своему»? Паршивые были дни, ох, паршивые… Я и подумал, когда Игоря схоронил: а чего уезжать? Я и так уехал, дальше некуда! Не то чтобы я боялся, просто стыдно было. Да и кого мне бояться? Полиции? А что она мне сделает? Я-то ни при чем, и доказать обратное невозможно. Нет, тут самое поганое было в том вранье, к которому мне все равно пришлось бы прибегать. Скажу: не знаю, мол, где Игорь. Пошел он домой, и больше я его не видел. Звонил – не отвечает. Все! Записали мои показания, я расписался и пошел. Но мне-то известно, где Игорь! А родители его даже на могилку не сходят… Вот же ж, бли-ин! До сих пор тошно!

– Да уж… Ты поэтому и не вернулся?

– Ну, да… Поначалу-то. А потом догнал наших. Мы отступали не целыми батальонами, а отдельными группками, по десять-двадцать человек. Да что говорить – наши до сих пор еще возвращаются! И тут, понимаешь… Не знаю даже, что сказать! Понимаешь, мы шли вместе, вместе отстреливались, делили хлеб и патроны. Ромка с Урала… Мы с ним как-то сразу подружились. Он погиб, случайно прикрыв меня – сделал шаг вперед, оступился, качнулся, а тут пуля… Если бы Ромка не опередил меня, продолжал бы идти рядом, я бы там лег. А так пришлось мне копать вторую могилу. И теперь… Господи, да что тут понимать? Я не могу их бросить, не могу вот так вот взять и уйти! Они – мои однополчане, и уйти – это значит дезертировать. Мне не страшно будет идти назад, и линию фронта я одолею легко – лес укроет, а в лесу я как дома. Доберусь до туннеля, перейду в свое время… Вот только я не знаю уже, где оно – мое время, там или тут. Понимаешь?