Час презрения - Анджей Сапковский

Аплегатт быстро пересказал события в Анхоре. Дийкстраслушал, скрестив на груди огромные ручищи.

– Профессор… – задумчиво сказал он. – ХеймоКантор и Коротышка Йакса. Убиты ведьмаком. В Анхоре, на тракте, ведущем в ГорсВелен, то есть в Танедд, к Гарштангу… А Львенок мертв?

– Что вы сказали, господин?

– Ничего. – Дийкстра поднял голову. – Вовсяком случае, не тебе. Отдыхай. А на заре – в путь.

Аплегатт съел, что подали, полежал немного, от усталостидаже не смежив глаз, и перед рассветом уже был за воротами. Жеребчикдействительно оказался хорош, но норовист. Аплегатт не любил таких коней.

Спина между левой лопаткой и позвоночником дико чесалась, неиначе блоха укусила, пока дремал в конюшне. А почесать не было никакойвозможности.

Жеребчик заплясал, заржал. Гонец дал ему шпорой и послал вгалоп.

Время торопило.

– Gar’ean, – прошипел Каирбр, выглядывая из ветвейдерева, с которого наблюдал за большаком. – En Dh’oine evall a straede!

Торувьель поднялась с земли, схватила пояс с мечом,препоясалась и носком ботинка ткнула в бедро Яевинна, который дремал рядом, вяме из-под вывороченного дерева. Эльф вскочил, зашипел, обжегшись о горячийпесок, на который оперся рукой.

– Que suecc’s.

– Конник на дороге.

– Один? – Яевинн поднял лук и колчан. – Эй,Каирбр, всего один?

– Один. Подъезжает.

– Прикончим. Одним Dh’oine меньше.

– Успокойся, – схватила его за рукавТорувьель. – Зачем? Наше дело разведать – и к бригаде. Зачем убиватьштатских на дорогах? Разве так борются за свободу?

– Именно так. Отодвинься.

– Если на дороге останется труп, первый же патрульподнимет шум. Армия начнет охоту. Прикроют броды, нам будет сложнее перейти надругой берег!

– Здесь мало кто ездит. Пока труп обнаружат, мы будемдалеко.

– Верховой тоже уже далеко, – бросил с дереваКаирбр. – Надо было не трепаться, а стрелять. Теперь не достанешь. Тутдобрых двести шагов.

– Из моей-то шестидесятифунтовки? – Яевиннпогладил лук. – Тридцатидюймовой флейтой? К тому же тут не двести шагов.Самое большее – сто пятьдесят. Mire, que spar aen’kee.

– Перестань, Яевинн…

– Thaess aep, Toruviel.

Эльф повернул шапку так, чтобы ему не мешал прикрепленный кней беличий хвост, быстро и сильно, до уха, натянул тетиву, прицелился ивыстрелил.

Аплегатт ничего не услышал. Это была стрела с желобком вдольстержня для увеличения жесткости и уменьшения веса, специально снабженнаядлинными узкими серыми перьями. Тройной, острый как бритва наконечник врезалсягонцу в спину между лопаткой и позвоночником. Острия были расположены под углом– вонзаясь в тело, наконечник повернулся словно винт, рассекая мышцы, разрываякровеносные сосуды, круша кости. Аплегатт повалился грудью на шею коня и сползна землю, словно мешок шерсти.

Песок на дороге был горяч, раскален солнцем так, что от негошел пар. Но гонец этого уже не почувствовал. Он умер мгновенно.

«Сказать, что я ее знал, было бы преувеличением. Думаю, кромеведьмака и чародейки, никто ее не знал по-настоящему. Когда я увидел еевпервые, она не произвела на меня оcобого впечатления, даже несмотря надовольно необычные сопутствующие обстоятельства. Я знавал людей, утверждавших,будто сразу, с первой же встречи они ощущали дыхание смерти, исходящее от этойдевочки. Мне она показалась совершенно обыкновенной, хотя я и знал, чтообыкновенной-то она как раз и не была – поэтому я настойчиво пытался усмотреть,обнаружить, почувствовать в ней необычность. Но ничего не заметил и ничего непочувствовал. Ничего, что могло стать сигналом, предчувствием либопредвестником позднейших трагических событий. Причиной которых была она. И тех,которые вызвала сама».

Лютик. Полвека поэзии

У самого развилка, там, где кончался лес, были вкопаны вземлю девять столбов. К вершине каждого прибито колесо от телеги. Над колесамикружило воронье, расклевывая и терзая трупы, привязанные к обручам и спицам.Столбы были слишком высокими, да и птицы все время заслоняли разлагающиеся наколесах останки, так что догадаться, кем были казненные, Йеннифэр и Цири немогли.

Ветер принес тошнотворный запах тления. Цири отвернулась и сотвращением поморщилась.

– Изумительная декорация. – Йеннифэр наклонилась вседле и сплюнула, забыв, что совсем недавно отругала Цири за подобныйплевок. – Живописная и ароматная. Но почему здесь, на опушке леса? Обычнотакие штуки устанавливают сразу за городскими стенами. Верно, добрые люди?

– Это «белки», благороднейшая госпожа, – поспешилпояснить, сдерживая запряженную в двуколку пегую лошаденку, один из бродячихторговцев, которых они догнали на развилке. – Эльфы на столбах-то. Потомуи столбы в лесу стоят. Другим «белкам» на упреждение.

– Выходит, – взглянула на него чародейка, –взятых живьем скоя’таэлей привозят сюда…

– Эльфа, милсдарыня, – прервал торговец, –редко удается взять живьем. А ежели даже кого воины схватят, то в город везут,где оседлые нелюди обретаются. Когда они казнь на рынке посмотрят, у них сразуотпадает охота с «белками» якшаться. А когда в бою таких эльфов убивают, тотрупы свозят на развилки и вешают на столбах. Порой издалека возят, совсем ужпомерших…

– Подумать только, – буркнула Йеннифэр, – анам запрещают заниматься некромантией из уважения к величию смерти и бренности останков,коим полагаются покой, почести и церемониальные погребения…

– Что вы сказали, госпожа?

– Ничего. Поехали побыстрее, Цири, как можно дальше отэтого места. Тьфу, у меня такое ощущение, будто я вся пропиталась вонью.

– Я тоже, ой-ей-ей, – сказала Цири, рысью объезжаядвуколку торговца. – Поедем галопом, хорошо?

– Хорошо… Но не сумасшедшим же!

Вскоре показался город, огромный, окруженный стенами,утыканный башнями с островерхими блестящими крышами. А за городом в лучахутреннего солнца искрилось море, сине-зеленое, усеянное белыми пятнышкамипарусов. Цири осадила коня на краю песчаного обрыва, приподнялась в стременах,жадно втянула носом ароматный морской воздух.