Три любви Фёдора Бжостека, или Когда заказана любовь - Ежи Довнар

Прошёл год. И вот этот момент, который рано или поздно должен случиться, наверно, в каждой семье, наступил. Они стали родителями очаровательной девочки, а ещё через год – второй. Но тут вдруг это событие, которого с таким нетерпением ждут матери, отцы, дедушки и бабушки, свершившись, стало по непонятной причине пагубным. Материнского инстинкта хватило Свете ровно на столько, сколько времени находился плод в её чреве или сколько потребовалось на вскармливание младенцев. Потом они постепенно стали превращаться в помеху, ограничивающую её свободу. Причём, не свободу, дающую поле для очередных измен, а свободу от не приносящей удовлетворения сексуальной жизни. Но пусть и закомплексованная, но женская природа требовала своего, глаза искали того, кто смог бы, наконец, удовлетворить её начало и, таким образом, порочный круг замыкался. И в то же время её нельзя было назвать женщиной порока, потому что, если соотносить её проблему с названием, то таковой следовало бы называть каждую вторую женщину, состоящую в браке, ибо каждая вторая, если не 90 % всех женщин не свете, только мечтают в своих грёзах о настоящем сексе. Но в Советском Союзе его не было по идеологическим соображениям, прочитать о нём было негде, и только женские разговоры в тесном кругу разносили молву о запретном, таинственном и, в то же время, таком вожделенном сексе. Однажды, правда, подруга-кассирша подкинула Свете интересную книжку, изданную буквально в 1974 году под названием «Женская сексопатология» доктора Абрама Свядоща, что явилось для советского общества прорывом в этой теме – иначе не назовёшь. Книгу, изданную тиражом в 100000 экземпляров, расхватали, как рассказывала подруга, не то, что за один день – за одно утро. Так вот, доктор Свядощ писал в ней, что в СССР только 18 % женщин не испытывают оргазма в половой жизни, тогда как в прогнившей Франции – 40 %, а в Англии – 41 %. То есть явная победа коммунизма на сексуальном фронте. Затем автор с гордостью сообщал о том, что 44 % советских женщин имеют больше чем один оргазм за каждый половой акт, а 16 % советских женщин имеют оргазм каждый или почти каждый половой акт. И в конце добавлял, цитируя, видимо товарища Сталина, что жить стало лучше, жить стало веселей, в общем, наконец-то советская женщина окончательно раскрепостилась и обогнала по количеству оргазмов на душу населения своих закабалённых западных сверстниц. Но такую книжечку читали далеко не все женщины в СССР, поэтому в обществе на эту тему было принято только шутить, причём, уничижая сильную половину человечества за неспособность, неумение или уже потерю такой способности, как доставлять сексуальное удовлетворение женщине. А тем временем настоящая часть этой сильной половины человечества выслушивала эти горькие упрёки в шуточной форме и молча делала своё дело, не сотрясая воздух разговорами о победах на женском фронте.

Начал подумывать об этом и Фёдор. Атмосфера стала накаляться, и только осознание того, что лучшей пары для себя – как он, так и она – не найдут, охлаждала пыл и загоняла конфликт ещё глубже в подсознание. Дети росли вроде бы с отцом и с матерью, но в то же время им их не хватало – в своём последующем после рождения детстве они были больше предоставлены яслям, детскому садику, школе, спортивным секциям, кружкам, нежели родителям. Хорошо ещё, что не улице. Правда, с тем, что на виду, у большинства было точно так же, но главное находилось за дверью родительского дома и только от того, что за ней происходило, зависел характер и комплексы родных детей. Но мусор из избы Бжостеки не выносили, а атмосфера в доме продолжала оставаться нездоровой и напряжённой. Спасало только то, что после рождения второй девочки им предоставили трёхкомнатную квартиру и, когда тяжёлым облаком нависал семейный конфликт, было куда расходиться.

В декабре 1981 года в Польше ввели приказом генерала Войцеха Ярузельского военное положение, а чуть раньше, в июне месяце, в Москве, решением Политбюро было отдано распоряжение, эвакуировать советские семьи с детьми из Польши в СССР. Примерно в это же время поступил заказ, срочно переоборудовать четыре самолёта ЯК-40К для военных нужд, связанных, как надо было полагать, с планируемыми событиями в братской стране. Эти машины перебросили из Саратова в одну из авиационных частей близ Ленинграда, и для этих работ было привлечено несколько гражданских специалистов, и Фёдор в том числе. В армии его учили, что приказ есть приказ и его надо выполнять; сейчас он был на гражданской службе и волен был отказаться. Но это была командировка, как сказали в Штабе Военного округа, на месяц, а то и на два, что давало возможность ослабить семейную петлю, а быть может и расслабиться вообще. И он дал согласие. Света даже не очень возражала, так как подумала о перспективе их семейных отношений, по крайней мере, на этот срок приблизительно так же, как и Фёдор. И он уехал.

Условия были отличные: бесплатное питание, двойной оклад и рядом общежитие трикотажной фабрики с дивизионом молодых, незамужних женщин, которые соком исходили от недостатка – да что там недостатка, полного отсутствия – более-менее приличных, не деревенских мужиков. На фабрику они приехали по вербовке из разных регионов Советского Союза, были тут и освободившиеся из мест заключения недавние зэчки, которым был дан шанс через трудовое воспитание и отдалённость от центра, а также через систему поощрений врасти в коллектив и перевоспитаться. Соответственно был усилен районный милицейский контингент и отремонтирован местный Дом культуры. Сюда, в этот Дом, получили разрешение приходить в кино и на вечера отдыха по субботам и воскресеньям офицеры авиачасти, с семьями и без, а также рядовой состав и обслуживающий персонал. Народу всегда было много и из этого скопления обязательно вычленялось несколько пар, которые – кто на короткое время, кто на более длительный срок – становились мужем и женой. Не оставался в стороне от местной традиции и Фёдор. Директор общежития и жилсовет закрывали глаза на тот визг и писк, которые стояли по вечерам в коридорах и комнатах вверенного им учреждения. Знали про эти «вакханалии» и в Райсовете, и в командовании части, вызывали неоднократно начальников, уже в который раз читая им лекцию о морально-этическом облике советского человека, те обещали изменить ситуацию, но визги в общежитии не прекращались. Природа брала своё, и принадлежность облика к тому или иному политическому строю не играла здесь никакой роли.

За напряжённой работой и за не менее напряжённым отдыхом Фёдор как-то забыл о своей семье. Правда, несколько раз звонил, справлялся о здоровье дочерей, Светы и, получив удовлетворительные ответы, успокаивался: как бы долг выполнен, совесть была чиста. На время его отсутствия к ним приехала его тёща и стала оказывать неоценимую помощь в домашних делах. Кстати, тоже лихая казачка, видать в молодости «давала дрозда» так, что в памяти самых боевых мужчин станицы оставила неплохую память. Фёдор имел полное основание сделать такое заключение ещё и потому, что когда они сразу после свадьбы поехали на родину Светы, новоиспечённая тёща несколько раз делала ему недвусмысленные намёки. То ли по глупости, то ли по какой-то неловкости в поведении, по незнанию, как надо себя вести с новоиспечённым, да к тому ж ещё столичным зятем, а, возможно, от дававшего себя знать комплекса неудовлетворённости, перешедшего по наследству и к дочери. «Может быть, у них здесь так заведено, а может быть у них узаконен инцест?» – думал Фёдор, оправдывая это вдовством, в общем-то, ещё крепкой и здоровой женщины. И вот сейчас он почему-то вспомнил об этом. Вспомнил, как это ни покажется странным, во время охоты на лося, на которую отправилось несколько сотрудников его подразделения в специально отведённые угодья, находившиеся в близлежащих лесах. На такую охоту они получили лицензию у Охотнадзора, и вот сейчас шли с ружьями наперевес занимать свои номера, расположенные полукругом и помеченные егерем. Охотились, как это называется, загоном, при котором ружьё взводилось только в момент выстрела в шагах сорока до бегущего животного, причём целиться надо было в основание шеи или под лопатку. Так вот в данной ситуации следовало думать про лося, а Фёдору в голову всё время лезла почему-то тёща, хотя связь между ней и лосем, скорее тогда уж лосихой, была более чем абстрактной. Впрочем, наличие вполне реального, а отнюдь не абстрактного ружья в руках зятя как бы сближало действительное и желаемое и воплощало в жизнь известный анекдот про тёщу. Но, в данном случае главным героем была не она, а лось. Лосей в том году развелось огромное множество и по существующему закону разрешалось взять одного такого красавца с лопатообразными рогами, именуемого в просторечии сохатым. Но в загон почему-то ни один из них не пошёл, и взяли его чуть ли не на шоссе, где он слизывал соль, которой была посыпана дорога. Тут же выпустили из него кровь и тут же его выпотрошили и разделали, чтобы мясо не приобрело неприятный вкус. Из туши, весом почти в полтонны, каждому из охотничьей команды досталось по пятьдесят килограммов говядины. Фёдор половину из этого отдал на кухню в подразделение, а вторую часть распределил поровну: одна половина досталась коменданту общежития, чтобы та либеральнее относилась к «визгу и писку», а вторая пошла на пир с девушками. Пировали всю ночь: мясо оказалось не жирным и совсем не жёстким, водка в меру охлаждённой, а девушки податливыми и ласковыми. Через неделю выделанная шкура, доставшаяся по жребию Федору, была свёрнута в рулон и стала ждать своего часа, чтобы развернуться во всей красе и покрыть собой пол в их квартире. И хотя она ещё неоднократно разворачивалась в общежитии для любовных утех, тем не менее, продолжаться бесконечно это не могло, ибо командировка его незаметно подошла к концу. Второй семьи в общежитии он не завёл, поскольку по своей природе был всё-таки однолюбом и, как всегда бывает в таких случаях, вернулся к семье истосковавшимся мужем – по крайне мере внешний вид его свидетельствовал об этом – и соскучившимся отцом. Однако дети не оценили его ностальгию, поскольку ещё только делали свои первые шаги в этой жизни, а Света, как всегда, обвила руками шею Фёдора и вечером, ложась в постель, произнесла те сокровенные слова, которые выражали подлинное её состояние. Она, действительно, любила Фёдора, но к утру это чувство опять скатилось к нулевой отметке, видимо, не получив желаемой подпитки.