Три любви Фёдора Бжостека, или Когда заказана любовь - Ежи Довнар

Фёдор специализировался на авионике – то есть на электронных системах, разработанных для использования в авиации. Как раз с его приходом в авиапредприятие поступил новый гражданский самолёт ЯК-40К, так называемый конвертируемый вариант самолёта ЯК-40, один экземпляр которого пригнали к ним в ангар для ознакомления с возможностью разобрать его на части. Этот вариант самолёта производился в Советском Союзе в том числе и на экспорт. Для Фёдора это был повод, помимо освоения новой техники и, соответственно, своего профессионального роста, «засветиться» в списках кандидатов по обслуживанию этого самолёта за границей – ведь советскими самолётами оснащался авиационный парк прежде всего всех стран социалистического лагеря. Будучи по происхождению поляком и благодаря своей фамилии, как бы это ему не нравилось, он имел шанс попасть в Польшу или в Чехословакию. В те времена советская внешняя политика, помимо умения решать за границей тем или иным лицом основных задач использовала и его второстепенные качества, происхождение и даже внешний вид. Так, среди военнослужащих советского контингента в ГДР очень часто встречались солдаты и офицеры с явно немецким отчеством типа "Адольфович", советским консулом в какой-нибудь Дании или Норвегии мог быть человек с явно нордическим типом лица, да к тому же ещё как две капли воды похожий, скажем, на Квислинга, а работу, предположим, во французском представительстве выполнять российский сотрудник с непонятно откуда взявшимися французскими корнями. Ну и понятно, что такие сотрудники или военнослужащие проявляли свою преданность социалистическому строю в несколько раз сильнее, чем все остальные сотрудники соответствующих ведомств. Как говорится, были непреклонными коммунистами и идеологически стойкими патриотами, если подвергались вдруг случайным или спланированным провокациям. Фёдор, правда, не очень стремился к такого рода деятельности, так как, живя в стране с режимом всеобщей закрытости, просто не представлял себе, что это такое выехать за границу. Но даже если бы это и свершилось, такую возможность надо было ещё заслужить, не говоря уже о безупречной анкете и идеальной характеристике. Кроме того, даже мечтать о такой командировке нельзя было холостому человеку: надо было иметь законную жену и, как минимум, одного ребёнка.

У Фёдора не было ни того, ни другого. После такого высокого чувства, которым его осчастливила жизнь, и которое ему пришлось пережить, все последующие встречи ничего подобного не приносили: с кем-то сходить в кино, а с кем-то переспать – только и всего. Судьба, к сожалению, распоряжается порой не совсем правильно: начинать жизнь с большой любви всегда чревато, ибо пронести её без срывов через все испытания, стечения обстоятельств и роковые недоразумения бывает подчас превыше сил человеческих. Лучше, наверно, когда она разгорается к концу жизни, если такое вообще может случиться. Но с тех пор, как человеческие половинки разлетелись по всему миру, найти каждому свою становится всё сложнее и сложнее. Фёдор, похоже, её нашёл, но слиться с ней на всю жизнь судьба не дала ему возможности. Как говорили в старину, – так уж на роду у него было написано. Время, как известно, лучший лекарь, он помогает человеку пережить и любовь, и смерть и на её останках обнаружить, возможно, другую любовь, на этот раз не подвергнутую испытаниям и роковым случайностям. Конечно, ничего страшного не случится, если лекарь не предоставит такой возможности ни во второй, ни в третий раз – и вообще никогда её больше не предоставит. Ведь это только в мемуарах великих людей приводятся случаи безумной любви автора к женщинам вообще и к конкретным в частности, хотя многое в них преувеличено в силу личной творческой эмоциональности и авторской фантазии. Абсолютному большинству из нас уготованы умеренные страсти и в лучшем случае привязанность, уважение и, в экстремальных случаях, – сострадание к партнёру. Фёдор как бы ничем не отличался от абсолютного большинства людей на этой планете – у него всё шло своим чередом, и память о поэте Данте и его бессмертной Беатриче можно было только воскрешать в памяти, как идеал преданности и безграничной любви.

Это не значит, что женщины перестали ему нравиться – напротив, он их желал и физически и духовно, ибо не существует такого транспорта, на котором можно было бы «объехать» собственную природу. Поэтому Света начинала производить на него всё большее и большее впечатление. Причём, не только внешне, как уже было замечено, но и внутренне, а именно, своей открытостью, правдивой искренностью и умением общаться. Правда, за время часового полёта дать внутреннюю характеристику человека представляется довольно сложной задачей, но Фёдор, похоже, главное в ней успел подметить. И называлось это главное элементарной порядочностью, которая для него была не только главным, но ещё и обязательным качеством любого человека – она была для него мерилом личности.

Они не заметили, как самолёт сделал посадку, как объявили о температуре воздуха в Ленинграде и о порядке выхода из самолёта. Уже подали трап, и пассажиры приготовились к выходу. Все были без лишнего багажа, потому как на трассе Москва-Ленинград авиационные рейсы – а выполнялось их в общей сложности около десятка в сутки – представляли собой что-то вроде поездки на такси. Оба наших героя понимали, что надо либо прощаться и расставаться, либо назначать встречу, либо как-то красиво организовать финал. И кому-то с этой инициативой надо было выступить первым. По всем законам ухаживания сделать это первым должен был Фёдор, но он почему-то медлил и его новая знакомая, не видя никакого продолжения, вместе со всей экскурсионной группой потянулась к автобусу. И тут Фёдор бросился за ними вдогонку, схватил её, идущую последней, за руку и, оттащив в сторону, произнёс:

– Давайте не будем дураками, может быть это судьба?

– Я не понимаю, что Вы имеете в виду.

– Да всё Вы прекрасно понимаете. Хочу я с Вами встретиться и точка. Только вот не умею делать это красиво и изобретательно-галантно. Вы мне сказали, что будете в Ленинграде на экскурсии три дня. Останьтесь ещё на три, – я Вам обеспечу место для ночлега у нас в авиагородке.

Весь автобус во все глаза рассматривал эту сцену, сцену почти что киношную, сцену объяснения в любви. Светлана сделала паузу, очень смутившись при этом, так как не ожидала такого поворота событий.

– Предложение, конечно, очень заманчивое, – с некоторым волнением произнесла она – но только мы с Вами как-то очень мало ещё знакомы.

– Это верно. Но я думаю, за три дня разберёмся.

– Хорошо, я подумаю. Только оставьте мне хотя бы Ваш какой-то телефон, чтобы можно было связаться.

– Ах, да. Конечно.

Фёдор быстро достал записную книжку, ручку и начертал пять цифр своего домашнего телефона. Пассажиры аэропортовского автобуса-подкидыша продолжали молча смотреть на них, и даже стюардессы не стали подгонять, понимая, видимо, важность и ответственность происходящего. Cвета схватила бумажку с записанным на ней телефоном и запрыгнула в автобус. Фёдор с оставшимися пассажирами стал дожидаться следующего.

Через три дня они встретились снова, а ещё через три пришедшая из подсознания мысль, что они родились друг для друга и вот сейчас, наконец, встретились, была озвучена обеими сторонами. «Ты мой» – шёпотом произнесла она, а «ты моя» – так же шёпотом произнёс он, когда первая заря стала пробиваться сквозь занавеси окна. Жить и работать постановили здесь, в Ленинграде, что было, правда, сопряжено с определёнными сложностями по трудоустройству Светы, но в ведомстве, в котором работал Фёдор, такая проблема не представляла особых сложностей. К тому же дух сегодняшнего прагматизма ещё не пришёл на смену тогдашней романтике, когда с одним рюкзаком за плечами и гитарой в руках молодые люди уезжали на всякие БАМы и Саяно-Шушенские ГЭС. Поэтому над вопросом, поменять одну государственную столицу на другую, культурную, или взвешивать все «за» и «против», не стоило даже размышлять. Как всегда в таких случаях, тянуть с переездом не стали, так как перевозить– то, собственно, было нечего. Буквально на следующий после её переезда день ей была предложена работа кассира в Центральных авиакассах города, что располагались на Невском проспекте. Естественно, временно, до момента, когда подвернётся что-нибудь посолиднее. Работа самая что ни на есть блатная, куда попадали в основном, списанные по возрасту или по состоянию здоровья стюардессы, либо просто красивые женщины – жёны каких-нибудь начальников из системы Аэрофлота. Кроме того, место денежное: коробки шоколадных конфет и духи были лишь видимой частью того айсберга приношений, которые получали кассирши от командировочных и прочих благодарных пассажиров за «сделанный» билет. В эту же часть входила и красивая служебная форма с бесплатным перелётом один раз в году в любую точку Советского Союза для всей семьи – это уже от Министерства Воздушного флота. Света с дипломом «Финика» оказалась едва ли не единственной кассиршей с высшим финансовым образованием в системе билетных продаж, что позволило ей буквально за пару дней осилить всю премудрость осуществляемых ею сделок. Собственно, товар был единственный – это билеты, а расплата за них – денежные знаки, которых за смену накапливалось довольно-таки большое количество, и поэтому наиболее ответственной операцией была сдача их в конце смены. В те годы себестоимость полёта в любой областной центр, вплоть до Владивостока была явно занижена, чтобы практически каждый гражданин Советского Союза мог осуществить полёт на самолёте хотя бы раз в жизни и таким образом убедиться, как это здорово и как страна о нём заботится, хотя так оно и было на самом деле. И потом, здания аэропортов в разных городах, сам Аэрофлот, как единственное учреждение в Советском Союзе, имевшее возможность себя рекламировать, сервисное обслуживание в самолётах – всё это было по тем временам передовым и впечатляющим. Свете нравилось поначалу всё: и самое, можно сказать, престижное место в Ленинграде, и старинный особняк, в котором размещались кассы, и, естественно, подарки – вот только эти гигантские очереди, да бесконечный галдёж у касс с утра до вечера ну никак не поднимал настроения. Но постепенно она привыкла и стала возвращаться домой уже не такая усталая, как это было в самом начале её кассирской карьеры. Жизнь с Фёдором заладилась с самого начала. Он оказался тёплым, даже нежным мужчиной, отзывчивым, добрым и хозяйственным супругом. Света с волнением ожидала наступления вечера, когда после ужина и фигурного катания по телевизору они, полураздевшись, опрокидывались на кровать, он начинал медленно её целовать, затем они, постепенно обнажаясь до конца, уходили целиком под одеяло, и начиналось то блаженство, ради которого созданы мужчина и женщина. В его руках перекатывались подобно ртути, только какой-то эфирной, неземной, её груди, она при этом ощущала его крепкое мужское тело, и происходило то слияние двух особей, которое в подобных случаях неизбежно, хотя и не совсем так, как это происходило у него с другими женщинами. Правда, в ЗАГС они пока ещё не подавали заявления, проверяли, похоже, чувства. Но как-то на профсоюзном собрании председатель, оставшись наедине с Фёдором, так невзначай заметил ему, что, мол, ходят тут слухи о том, что он содержит у себя в квартире – служебной, между прочим, – девушку и что советскому авиатору не к лицу подобное сожительство. На что Фёдор ответил, что это его невеста и буквально через несколько дней они понесут заявление в ЗАГС. После этих заверений профком был удовлетворён и дал ему срок один месяц. Они действительно подали вскоре заявление и стали готовиться к свадьбе.