Блюз мертвых птиц - Джеймс Ли Берк

— Ваш кот только что выбежал. Я его поймаю.

— Не надо, он сам вернется.

— Вы никого больше этим ключом дубасить не собираетесь?

Мир кружился вокруг Элис, ей пришлось облокотиться о дерево, чтобы не упасть. Не хватало ни воздуха, ни верных слов, чтобы ответить на вопрос мальчишки.

Я вернулся к работе в полицейском управлении округа Иберия на полставки на следующее утро после грозы, в основном потому, что нам нужны были деньги. Но, если совсем честно, я любил свою работу и то место, где должен был ее выполнять. Управление объединили с полицией города, и оно переехало из здания суда в большое кирпичное колониальное здание за библиотекой с прекрасным видом на застывший в тени деревьев религиозный грот, Байю-Тек и городской парк по ту сторону канала. Утро моего возвращения было солнечным, прохладным и свежим после ночного дождя. На столе я обнаружил цветы от шерифа Хелен Суле и коллег, и, сев в свое вращающееся кресло, засмотрелся на сияние солнца и рябь от ветра на поверхности воды. У меня было такое чувство, будто бабье лето никогда не закончится, что мир — это все-таки замечательнейшее место и что я больше никогда не позволю теням в сердце отравить мне жизнь.

Но уже к десяти подошел Клет Персел и рассказал о звонке Элис Веренхаус: на нее прошлой ночью напал громила в маске, и она узнала Вейлона Граймза.

— А откуда она знает, что это был Граймз? — спросил я.

— Он пытал ее кипятком и угрожал испечь кота в микроволновке. Узнаешь почерк? — Клет, не останавливаясь, ходил по офису, нервно сжимая и разжимая кулаки.

— И что ты планируешь делать? — спросил я.

— Угадай.

— Клет, что-то здесь не сходится. Во-первых, как объяснить обнаружение твоей расписки в сейфе, принадлежащем Диди Джиакано? Диди уже почти двадцать пять лет как помер. И где же сейф был все это время? Его офис был на Саус-Рампарт, но я думал, что он сгорел или что-то вроде того.

— Сгорел. Какой-то там пиарщик или маркетинговый делец его восстановил, местный. Кажись, его звали Пьером. Да и вообще, не в этом дело. Элис Веренхаус пытал дегенерат, уже убивший ребенка и совершивший четыре или пять заказных убийств, и это только те, о которых я знаю. Вейлон Граймз и Бикс Голайтли слишком долго топчут эту землю.

Дверь в мой кабинет была закрыта, и через стекло я увидел Хелен Суле, она улыбнулась мне и прошла дальше по коридору.

— Я в этом не участвую, — вымолвил я.

— Тебя никто и не просит.

— Тогда зачем ты здесь?

— Затем, что я не знаю, что мне делать. Граймз не смог добраться до моей сестры или племянницы, а потому решил отыграться на пожилой женщине, бывшей монашке, да бога ради, на той самой женщине, которая не дала мне разорвать его на куски. Думаешь, Голайтли или Граймз испугаются полиции? Это все равно что дьяволу напомнить про книжки, не возвращенные в библиотеку.

— Клет, мы родились не в то время и не в том месте.

— Это еще что значит?

— Мы не можем просто взять и снести им башку, как на Диком Западе.

— Это мы еще посмотрим, — ответил он.

Я пожалел, что услышал его последнюю фразу.

В ту ночь мне не спалось. Клет отправился в Новый Орлеан в одиночку, оставив мне выбор: либо настучать на него моему боссу или в полицейское управление Нового Орлеана, либо позволить ему творить хаос и сеять разрушения, которые стали его визитной карточкой в нашем штате. Я надел брюки цвета хаки и сел на крыльце, медленно потягивая в темноте молоко. Треножка, наш домашний енот, храпел под большим черным дубом в конуре, которую мы недавно законопатили от дождя. Его приятель Снаггс, наш боевой кот, в свое время умудрившийся сохранить свои мужские причиндалы, лежал на боку рядом со мной, постукивая своим короткошерстным хвостом по деревянной ступеньке. Уши у него были обглоданы, шея была толстой и непробиваемой, как пожарный гидрант, при ходьбе он поигрывал мускулами, как заправский качок. Он был беспощаден в драке, пленников не брал и прогонял любого пса со двора, если считал, что он представляет угрозу для Треножки. Неудивительно, что они с Клетом были закадычными друзьями.

Но здесь я не совсем честен. Меня беспокоили не только проблемы Клета. С выпиской прекратились и капельницы с морфином, и каждая клетка моего тела чувствовала это. Отказ от бухла и медикаментов — это все равно что голышом пробираться через кусты терновника, которые все не кончаются. К сожалению, к этому добавляется еще один элемент — страх, не имеющий названия. Этот страх сидит глубоко внутри твоего «я» и проявляется в виде постоянного чувства мучительного беспокойства. От этого у тебя сводит дыхание, и ты просыпаешься по ночам в холодном поту. Это не тот страх, уходящий, как только шасси самолета коснутся посадочной полосы. Собственная кожа становится тюрьмой, и этот страх следует за тобой, куда бы ты ни отправился. Ты ходишь взад-вперед. Ты прячешь мысли от окружающих. За один раз можешь запихнуть в себя два килограмма мороженого. Скрежещешь зубами во сне. Каждая ошибка, каждый промах в твоей жизни, неважно, сколько раз ты уже раскаялся и признал свою вину, воссоздают себя, и вновь и вновь свербят длинной иглой в сердце, как только ты открываешь глаза утром.

Вот почему бывалые зэки говаривают, что все мы отбываем срок — и где бы ты это ни делал, срок останется тем же.

А когда крышу у тебя наконец-то сносит, ты понимаешь, что мороженое — это лишь ущербный суррогат, которым ты пытался заменить старое доброе «оторвемся и да всех их к чертям собачьим, мать их так», и что ничто не заменит тебе старого друга Джека Дэниэлса на четыре пальца в наполненном молотым льдом стакане, с пивком вдогонку, или, может быть, даже с косячком или парой-другой колес, способных раскрасить яркими красками любой, даже самый темный подвал.

Для тех же, кто не хочет быть постоянным должником в барах или же пресмыкаться перед наркодилерами, есть и другой выход. Можно, как говорится, нажраться всухую. Ты можешь приласкать свою злобу, как только проснешься, и подпитывать ее в течение всего дня, так же, как подбрасывают дрова в костер. Твоя злость позволит тебе в уме напечатать собственное меню с большим ассортиментом блюд. Ты можешь стать моралистом и реформатором и испортить жизнь другим людям. Можешь делать из других козлов отпущения и провоцировать уличные беспорядки или же извратить религию и вести войны за святое дело. Можешь плевать другим в суп с утра до вечера и витать над всеми, как гелиевый шарик, беспечно поглядывая на бури и ураганы внизу. Когда пьяница говорит тебе, что у него больше нет проблем, потому что он бросил пить, обходи его десятой дорогой.

Я смотрел на отражение луны на поверхности байю и думал о Ти Джоли Мелтон и музыке, которую, кроме меня, никто не слышал. Неужели я помешался? Может быть. Но вот в чем фишка. Мне наплевать. Я уже давно понял, что мир — это далеко не самое рациональное место и что только люди, больше всех склонные к самоуничтожению, убеждают себя, что это так. Люди, меняющие историю, никогда не встречают понимания при жизни. Во времена революции мы, американцы, одержали самую невероятную победу над самой лучшей и самой крупной армией мира, потому что научились драться у индейцев. Сражение можно выиграть и прячась за деревом с мощной винтовкой. Вовсе необязательно надевать остроконечную шляпу, красный мундир, белые чулки и скрещенные на груди белые патронташи с большой серебряной бляхой по центру и маршировать вверх по холму навстречу гаубицам, заряженным цепями и картечью из распиленных подков.