Гарольд Храбрый - Борис Финкельштейн

— Что с тобой, милая? — встревожилась леди Гита.

— Не знаю, — смущённо пролепетала девушка. — Мне надо переодеться.

— Началось! — ахнула Хильда.

— Спокойно! — оборвала её Гита. — Зови Соломона и повитуху.

Вскоре начались схватки. Роды протекали тяжело, но рядом с Эдитой были Соломон, повитуха и хладнокровная старая датчанка. Всё кончилось благополучно: Эдита разрешилась крепкой здоровой девочкой.

Малышку обмыли, завернули в обшитые кружевом пелёнки и положили рядом с матерью.

— В нашу породу! — довольно говорила леди Гита, рассматривая девочку. — Вылитый Гарольд!

— А если он хотел мальчика? — обеспокоенно спросила юная мать, бережно прижимая к груди малютку.

— Будет и мальчик, — кивнула старуха, — всему своё время.

В этот момент за окном послышался стук копыт, во дворе поднялась суета, заскрипели ступени лестницы, и в покой вихрем ворвался Гарольд. За ним с трудом поспевал Рагнар.

Увидев мать, граф в первый момент опешил, затем, придя в себя, благодарно поцеловал её руку, несмело подошёл к ложу и тихо спросил:

— Как ты, милая?

— Всё хорошо, любимый, — прошептала Эдита и, смущённо опустив глаза, добавила: — Вот... Девочка...

— Славно, что девочка! — широко улыбнулся Гарольд. — Мне так хотелось девочку. Можно её подержать? — обратился он к присутствующим.

— Можно, — кивнула старая Гита. — Но если ты положишь её на колени, — добавила она, — девочка будет считаться твоей!

— Она и так моя! — воскликнул Гарольд, бережно поднимая малютку. Та пристально взглянула на него, и на её губках появилось некое подобие улыбки.

— Смотри-ка, узнала, — усмехнулась датчанка. — И такая же спокойная, как ты.

Гарольд осторожно прошёлся по покою, остановился у кресла и, взглянув на мать, опустился в него.

— Вот я и отец! — не скрывая счастья, констатировал он, кладя ребёнка на колени.

День за днём неяркое солнце поднималось над зелёными просторами Англии, согревая остров своими лучами. Оно отражалось в тихой глади озёр, мириадами звёзд искрилось в гребешках волн и неспешно скрывалось за горизонтом. Островитяне наслаждались миром и покоем. Не звенела сталь, не свистели стрелы, не топтали посевов кони — будто вняв заступничеству святого Дунстана, Божья благодать распростёрлась над землёй. Тучные овцы паслись на лугах, в закромах золотились спелые зерна, в кувшинах пенилось доброе пиво — лучшего нельзя было пожелать.

— Да здравствует наш славный Гарольд! — разносилось в тавернах.

Гарольд был счастлив. Он трудился не покладая рук, и это принесло свои плоды: он сумел значительно укрепить Англию и претворить в жизнь большую часть своих планов. Дабы упрочить стабильность королевства, Гарольд отдал в руки братьев ключевые уделы. Гюрт стал правителем Восточной Англии, Тостиг — Нортумбрии, Леофвайн — Кента. Сам Гарольд следил за делами саксонских графств.

Всё бы было хорошо, если бы не непомерные траты короля — богобоязненный Эдуард строил всё новые и новые храмы. В сущности, это было хорошее дело, но, кроме храмов, Англия нуждалась в новых рудниках и плавильнях, гранильных мастерских и верфях. И самое главное, ей нужна была сильная армия и могучий флот, чтоб благоденствие, пришедшее на остров, не оборвалось в одночасье.

Но денег в казне постоянно не хватало, богоугодные деяния старого короля съедали их большую часть. Гарольд пытался ввести в рамки эту навязчивую потребность сюзерена, но тот был непреклонен. Он во всём уступал фавориту, но стоило Гарольду заговорить о непомерных тратах, как между ними вырастала глухая стена. Все попытки были тщетны, преодолеть её графу не удавалось. Оставалось одно — разумно тратить то, что удавалось уберечь от фанатичного короля. Гарольд так и поступал.

Он успешно устраивал дела государства, и лишь одно дело ему никак не удавалось разрешить — то было устройство личной жизни. Вопрос о благословении Папы оставался открытым. Гарольд не раз просил Эдиту перебраться в его замок, но та, не желая компрометировать графа, под разными предлогами отклоняла предложение. Единственное, что удалось, — это поселить любимую поблизости от своего поместья.

Их чувства чуть поутихли, ведь огонь страсти не пылает вечно, с годами он уступает место неяркому, мягко греющему душевному теплу. Эдита относилась к возлюбленному с трогательной заботой, старалась предугадать его желания и ни разу не позволила себе пожаловаться на своё двойственное положение. Гарольд ценил её деликатность, мучился от бессилья и старался как можно чаще скрашивать жизнь любимой знаками внимания.

Они были очень разные. В первые годы порывистому, страстному Гарольду временами казалась странной неспешность и отстранённость Эдиты. Она жила в собственном ритме, нередко отвечала невпопад, грезя о чём-то своём. Кроме того, она не очень умела выражать свои чувства в словах. Порой графа охватывало раздражение, он начинал сомневаться, любит ли она его. Чтоб забыться, он несколько раз заводил новые связи. Однако они были мимолётны — Гарольд чувствовал, что Эдита нужна ему как глоток свежей родниковой воды. И возвращался к ней.

Ну а малышка Айя была его отрадой. Вообще-то настоящее имя девочки было Гита, так её нарекли в честь бабушки. Но в младенчестве она так смешно покачивала головкой, повторяя при этом «ай», что отец стал называть её Айей, о настоящем имени вспоминая лишь по торжественным случаям.

Кроме Айи, у него росли двое побочных сыновей, что было в те времена делом обычным. Но он не любил их матерей, потому не испытывал к мальчикам особых чувств. С Айей было иное, он души не чаял в этом ребёнке. Девочка платила ему тем же. Она тянулась к отцу всей своей маленькой нежной душой. Стоило Гарольду от чего-то нахмуриться, как она тут же забиралась к нему на колени и начинала ласкаться. Гарольд прижимал к груди тёплый комочек, целовал мягкие волосы и мгновенно забывал о всех невзгодах.

Айя называла его Га.

— Га? — было первым словом, которое она произносила по утрам. Если отца не было рядом, а рядом он бывал не часто, малютка разводила ручками и грустно шептала:

— Нети...

— Твой папа скоро вернётся, моя ласточка, — успокаивала её Эдита.

Когда же Гарольд приезжал в усадьбу, Айя стремглав кидалась ему навстречу, протягивала ручки и лепетала:

— Га пишел...

Растроганный Гарольд обнимал и нежно целовал дочку. Временами он оставлял все дела, усаживал Эдиту на лошадь, брал дочку на руки — и они в сопровождении Рагнара отправлялись в лес на прогулку.